- Конечно, может быть, - объяснял шеф, и в его голосе явственно звучала тревога, - конечно, не исключено, хотя и невероятно, что война приняла не тот оборот, какого ожидали: при гигантском численном превосходстве и лучшем качестве классических систем вооружения враг одержит верх, захватит страну, но лишь страну, а не народ, который непобедим, как в дни Моргартена, Земпаха и Муртена.

Я все яростнее набрасывался на Нору, потому что она продолжала слушать и потому что я был ей безразличен.

- Именно этот факт мало-помалу уяснит себе враг, не только благодаря героическому сопротивлению, которое все еще оказывает ему народ - кто в этом сомневается, - но еще и потому, что законное, избранное народом правительство, парламент и государственные органы власти, денно и нощно исполняющие свой долг под Блюмлизальпом, - они управляют, дают указания, принимают законы, они, собственно, и есть народ, и никто другой, и поэтому именно они уполномочены вести переговоры с противником, и не как побежденные, а как победители, ведь даже если страна подвергнется опустошению - допустим на минуту такой невероятный случай, - даже если она уже не в состоянии оказывать сопротивление или - и это, к сожалению, тоже возможно - если ее уже нет, то есть ее невредимое правительство и ее великолепные органы власти. Они никогда не сдадутся. Наоборот, они готовы в интересах всеобщего мира снова подтвердить свою независимость, опирающуюся на постоянный вооруженный нейтралитет.

Конечно, это были только обрывки речи, которые я теперь вспоминаю, увязывая друг с другом, такого со мной еще никогда не было, я ведь совсем не слушал, а когда наконец оторвался от Норы, из приемника опять неслось "Навстречу заре!".

Мы встали. Я обливался потом. Пошли в лабораторию, оба совершенно голые. Она взяла у меня кровь на анализ.

- Будешь жить.

- А ты? - спросил я.

- Меня обследовала Администрация. Мне повезло, как и тебе.

Я снова набросился на нее, прямо здесь, у лабораторного стола, но опять разозлился, потому что она, пока я пытался овладеть ею, сообщила холодным, деловым тоном:

- Невредимое правительство без народа - для правительства это, конечно, идеально. - И она захохотала и не переставала хохотать, пока я не отпустил ее.

- А сколько народу в Администрации? - спросил я, когда она наконец успокоилась.

- Двадцать-тридцать человек, не больше, - ответила она, поднялась и встала передо мной.

- А где живет Эдингер? - поинтересовался я, все еще сидя на полу, голый, совершенно без сил.

Она посмотрела на меня задумчиво.

- А зачем тебе знать?

- Да так.

- В Вифлееме. В пентхаузе, - ответила она наконец.

- А ты знаешь его имя?

- Иеремия.

Я подошел к компьютеру. В банке памяти Эдингеров было не много, и среди них отыскался Иеремия. Я пробежал глазами данные: занимался философией (незаконченное философское образование), выступал в защиту окружающей среды, уклонялся от службы в армии, приговорен к смертной казни, которую парламент заменил пожизненным заключением.

Я опять пошел в радиоузел, закрыл дверь, ключ лежал в тайнике.

Затем вернулся к Hope, оделся. Она уже надела халат. Потом я отправился на склад, выбрал пистолет с глушителем, сказал ей, чтобы она заперла дверь и хранила ключ, а у меня кое-какие планы, возможно, и не совсем безопасные, сказал я. Нора молчала. Я покинул правительственное здание, воспользовавшись дверью в восточном крыле.

В Вифлееме остался лишь один многоэтажный дом, казавшийся каким-то призрачным эшафотом.