Он протянул руку и в знак благодарности легонько ущипнул меня за подбородок. В его глазах светилась нежность, что меня удивило — обычно он смотрел на меня с раздражением, как будто всё ещё не мог до конца поверить, как это я добыла себе место в его кухне.

— Я, правда, благодарен тебе, Кармелина, — сказал он, и в его голосе не было ни капли неприязни. — Пусть я порой на тебя кричу, и ты знаешь, я не одобряю того, что ты сделала, совсем не одобряю. Но я рад, что ты теперь здесь, со мной.

— Спасибо, Марко. — Я была тронута. Он всё-таки приходился мне кузеном, хотя и дальним — последним родственником, который у меня остался. И мне было значительно легче теперь, когда он больше не испытывал ко мне неприязни. — Но тебе не надо извиняться передо мною за то, что ты иногда на меня кричишь. Ты же знаешь, все повара кричат.

— Видит Бог, твой отец всегда кричал, — вспомнил Марко. — А если я, по его мнению, двигался недостаточно проворно, он бил меня по голове поварёшкой. А теперь я так же бью Пьеро и других подмастерьев.

— Уволь Пьеро, — посоветовала я, отбросив в сторону персик с подгнившим боком. — Этот парень — наглец, и к тому же у него совершенно не получается выпечка.

— Я терпеть не могу выгонять тех, кто на меня работает. Уволь его ты, когда он вернётся с мессы.

— С удовольствием. — Это наверняка подымет моё реноме среди подмастерьев.

Марко прислонился к дверному косяку, перебросив плащ через руку.

— Жаль, что ты не родилась мальчиком, милая кузина. Из тебя вышел бы лучший повар, чем из меня.

— Из меня и так вышел лучший повар, — заметила я. — Помнишь, когда тебе было шестнадцать и ты запорол то рагу из говяжьей вырезки, потому что был занят выяснением того, у какой лошади какие шансы на тех скачках в Палио? Как ты думаешь, кто спас то рагу? Кто добавлял в него изюм и розовый уксус и греческое вино, покуда оно не стало съедобным, и собственноручно снял его с огня, когда отец смотрел в другую сторону? Я, вот кто, а мне тогда было не больше двенадцати лет.

— Так это была ты? — Марко присвистнул. — Тогда я твой должник. Ты спасла шкуру на моей спине. А ты разве не пойдёшь к мессе?

— Ни одна церковь меня не примет. — Только не с теми грехами, которые отягощали мою душу. Нынче утром я извлекла руку святой Марфы из кошеля, который обычно носила под верхней юбкой, и помолилась перед нею. Наверное, этого достаточно. К тому же у меня действительно руки чесались попробовать испечь эту новую корочку для торта с персиками. Интересно, получится ли у меня раскатать тесто спиралью, не сделав его при этом более жёстким?

— Тогда можешь проследить за служанками, когда они вернуться с мессы? Дело в том, что я хочу посетить один храм в Борго.

Стало быть, он хочет сходить в Борго на какую-то игру в примьеру, а может быть, на петушиные бои.

— Насладись своим походом в храм, — сказала, лишь слегка приподняв брови, и Марко улыбнулся мне мальчишеской улыбкой и ушёл, охваченный надеждой. Сегодня, сегодня, ему наконец повезёт. А если не сегодня, то наверняка завтра.

Завтра, всегда завтра.

Служанки начали понемногу возвращаться, те, что не пошли исповедоваться в своих грехах, и я сразу же усадила их за работу — одни принялись чистить столовое серебро, другие — проверять и пересчитывать продукты в кладовых. По крайней мере, здесь, в палаццо Монтеджордано, были образцовые кухни — и мне даже было приятно, что нынче я буду в них полновластной хозяйкой. Главная кухня с духовыми шкафами и вечно крутящимся вертелом была, как и положено, отделена от судомойни, где плиты пола покрывала счищенная чешуя рыбы и где кухонные мальчишки мыли и скребли непрестанно поступающую из столовой грязную посуду.