– Ох, и не говорите! Но, кажется, и вас не миновала чаша сия?

– Ну, лично меня это мало волнует. Меня столько раз обыскивали, что я давно перестал волноваться по этому поводу. Хотя многие очень переволновались. Я слышал, как некоторые джентльмены возмущались, словно женщины, – Ревсон посмотрел вслед удаляющемуся Брэнсону. – Кажется, наш вождь краснокожих полностью поглощен своими мыслями.

– В конце обыска Брэнсон повел себя довольно странно.

– Видимо, ничего не нашел.

– Конечно.

– Он не заглядывал в ваш запечатанный ящик? Я имею в виду реанимационное оборудование.

– Я был уверен, что Брэнсон взломает печать и сказал ему, что, нарушив герметичность, он сделает бесполезным этот комплект. Я также заметил, в ближайшее время у президента вполне может быть сердечный приступ. Брэнсон повел себя очень странно – выслушал меня и ушел, не сказав ни слова.

– Ничего удивительного. Он не хочет терять своего главного заложника.

– У меня создалось другое впечатление. Кстати, последнее, что сказал Брэнсон: «На его совести нет ни одной жизни».

– Насколько мне известно, это правда. Может быть, для него это важно.

– Кто знает! – озадаченно проговорил доктор.

Ван Эффен посмотрел на Брэнсона, умело скрывая свое любопытство. Ему показалось, что обычное спокойствие покинуло его шефа.

– Ну, как ты нашел «скорую помощь» и доктора? Все чисто? – спросил он у Брэнсона.

– Машина чиста. Черт возьми, я забыл обыскать доктора.

– Кому‑то придется это сделать, – улыбнулся ван Эффен. – Я сам им займусь.

– А как прошел обыск у вас?

– Я привлек к этому делу десять человек. Мы все очень тщательно проверили, хотя это мероприятие было крайне непопулярно у нашей публики. Если бы на мосту был серебряный доллар, мы бы его нашли. Но обыск ничего не дал.

Брэнсон и его люди искали не то и не там. Им следовало обыскать начальника полиции Хендрикса, прежде чем отпускать его с моста.

Хегенбах, Мильтон, Картер, Ньюсон и Квори сидели за столом в автобусе, где разместился центр связи. В боковом шкафчике стояло множество бутылок. Судя по состоянию рюмок и уровню жидкости в бутылках, они были там не для декоративных целей. Все пятеро молчали, созерцая донышки своих рюмок и не глядя друг на друга. По сравнению с этой компанией похороны можно было считать развлекательным мероприятием.

Неожиданно в автобусе раздался звонок. Сидевший у телефона полицейский поднял трубку.

– Мистер Квори, – окликнул он секретаря казначейства, – вас вызывает Вашингтон!

Квори встал с видом французского аристократа, отправляющегося на гильотину, и подошел к телефону. Его реплики больше напоминали рычание. В конце концов он сказал: «Да, как планировалось» и повесил трубку.

– Деньги приготовлены на случай, если они понадобятся, – сообщил секретарь казначейства, вернувшись к столу.

– А вы думаете, что они могут не понадобиться? – удивился Мильтон.

– Казначейство предлагает отложить перевод денег до второй половины завтрашнего дня, – продолжал Квори.

– Согласно требованиям Брэнсона при такой задержке сумма возрастет на пятьдесят миллионов долларов, – мрачно заметил Мильтон. – Впрочем, плевать на его требования, – он попытался улыбнуться. – Кто знает, может быть, одному из наших великих умов придет в голову блестящая идея… – он замолчал, оборвав себя на полуслове.

Казалось, ни у кого из присутствующих не было желания прерывать наступившее молчание.