Два месяца мы едим одну кукурузу! Даже тигры! Сколько можно терпеть? Наши птенцы рождаются больными, старики чахнут, перья тускнеют, а шерсть облетает как осенняя листва! Пора поднять голову и свергнуть тиранов!
Старый гусь усмехнулся:
— Вот ты и свергай, а мы поглядим!
— У тебя ведь у самого внук еле на ногах стоит, — прогоготала гусыня. — Дай птице сказать, коли умеет, не наедимся, так хоть послушаем!
Вдруг раздался крик:
— Койоты!..
К берегу, расталкивая посетителей, пробиралась стая койотов в брезентовых куртках и сапогах. Они, суетясь, попрыгали в лодку и принялись грести к птичьей толпе.
— Расплывайся! — крикнул большой черный лебедь с красным носом, и все, хлопая подрезанными крыльями, поспешили спрятаться, кто куда смог.
Марабу попытался прикинуться посторонней уткой. Но его быстро догнали, вытащили из воды и спеленали.
— Долой Министров! — из последних сил все же крикнул он перед тем, как грязная повязка стянула его клюв.
Зрители растерянными взглядами проводили койотов, скрывшихся с марабу среди клеток, и понемногу стали расходиться.
Некоторое время мальчики шли молча. Наконец Сеня проговорил:
— Что-то мне это совсем не нравится.
— Да, — согласился Тёмка, — уж очень это все напоминает…
Что напоминает, он не успел сказать — ребята очутились перед низенькой кособокой калиткой на одной петле, за ней был дворик со строением, в котором когда-то, жила помещичья прислуга. Сооружение, судя по всему, держался только на честном слове — других серьезных опор у него не было. Цоколь давно ушел в землю, а окна, со временем ставшие полуподвальными, беспризорно темнели без рам и стекол. В них запросто можно было шагнуть, обойдясь без двери. Печная труба наклонилась под таким немыслимым углом, что дым, выйдя из нее снова попадал в дом.
А вот крыльцо было целым. Только оно почему-то выглядело новым и надежным, щеголяя ажурными столбиками под двускатным навесом.
К дворику перед флигелем слева и справа примыкали клетки и вольеры с птицами. За ними просматривался проход, по которому гуляли посетители.
На ржавой табличке значилось:
«Вход посторонним того»
— Чего — того? — задумчиво наклонил голову Артем.
Сеня ничего не ответил и первым шагнул во дворик. В этот момент дверь флигеля со скрежетом распахнулась и на крыльцо вышел селезень в спецовке и фуражке с кокардой какого-то флота.
— Здравствуйте, — поприветствовал его Сеня, — нас к вам барышня-кадровальщица направила на двухнедельную практику.
Селезень одобрительно посмотрел на веники:
— Подметальщики нам нужны, а с процессом грабления вы знакомы?
— Ага, — утвердительно кивнул Стукин, — и также с копанием, шлангованием и скребкованием с тряпочным уклоном.
Селезень уважительно помолчал — не каждый дворник мог достичь таких высот.
— Тогда давайте знакомится. Гоголь Николай Васильевич.
— Сеня Лаптев.
— Артем Ефремович, — важно представился Стукин и поинтересовался: — Это не ваш родственник «Вечера на хуторе близ Диканьки» написал?
— Вряд ли, — почесал затылок Николай Васильевич. — Видите ли… Гоголь это порода уток, а он кто?
— Человек. Если судить по памятникам…
— Тогда не наш.
Он на минутку скрылся в помещении и вышел оттуда с полным ведром вареной кукурузы. От нее шел пар. Гоголя сопровождала длинноногая птица в комбинезоне.
— Сейчас как раз время завтрака. |