Плафон в теплушке поискового отряда горел. Шконка Сивого пустовала. Кирпичу же храпел, а Фара не спал и не торопился выключать свет. Лежал у себя, подмяв под спину свёрнутый спальник, и листал букварь. Проверял, всё ли аккуратно и ровно, хотя теперь отчитывать за помарки в синей книге было некому.

Я последний из команды снял полоски синего скотча. Боялся сглазить. Ведь по-всякому случается. Сегодня «Молоты» прут вперёд, а завтра по ним проедутся «Медведи». Не проехались. Фронт действительно опрокинулся. Пришло время менять метки «свой-чужой»: вместо синих наматывать жёлтые. Леший заранее раздобыл нам упаковку жёлтого скотча. Скоро нас закрепят за каким-нибудь танковым или мотострелковым батальоном-хорошо бы за танковым! – и мы поедем в обратном направлении. По знакомым краям или по новым, тут уж какой маршрут выберет жёлтый командир.

«Звери» всегда работали подлинней фронта. Убежать они не могли. Слишком медленные и тяжёлые. Как ни гони, застрянешь на переправе. Бэтээрка и бээмдэшка проскочат по обычному мосту, а «Зверю» до защищённых рубежей не добраться – ему подавай укреплённый мост или подгоняй паром, да только паромы при отступлении забиты другой техникой. Зенитку или гаубицу эвакуировать важнее. И как-то так повелось, что «Зверь» переходит на сторону тех, кто наступает, а мы, похоронная команда, переходим вместе с ним. Мы от него неотделимы. Куда направят, туда и едем. И для нас нет разницы, каких хануриков сжигать, жёлтых или синих. Они все на одно лицо, лишь метки разные.

С тех пор как я поднялся на палубу «Зверя 44», а прошло уже пять лет, фронт перевернулся в третий раз. Три предыдущих наступления накрывали мой городок. Если его накроет и сейчас, я опять повидаюсь с родными. В своё время, когда «Зверь» проползал километрах в пятидесяти от них, Бухта подбросил меня на своём внедорожнике, а Сухой, падла, и отпустить не захотел, да я бы пешком всё равно не добрался – маршрут лёг неудачно. Вот и получилось, что мать с сестрой я не навещал с предыдущего наступления жёлтых, когда мне помог Бухта. Примерно тогда же и отец заглянул к нам на «Зверь». Он служил в армии жёлтых, и ему у нас понравилось. Отец сказал, что хочет попасть в одну из наших печей – надеется, что его отыщет именно мой поисковый отряд, а не поисковый отряд какого-нибудь другого «Зверя». Эта надежда грела его на фронте в самые холодные дни.

Я попробовал уснуть, но мысли о доме не давали покоя. Меня вдруг стал подбешивать храп Кирпича. Не спасал даже гул работающих двигателей. Фара вкрадчиво перелистывал букварь. Свет лупил по закрытым глазам. Сивый припёрся и долго возился, устраиваясь на шконке. Скрип панцирной сетки окончательно вывел меня из себя. Захотелось всех придушить. Чтобы не сорваться, я вышел в коридор.

Насчёт Сивого я не переживал. Если бы он действительно нацелился на что-то паскудное, вчера бы всё и устроил. Или позавчера. Более подходящего момента не дождаться. Старого командира нет, нового не назначили, «Зверь» стоит как вкопанный, нас никто не контролирует. Пожалуйста, развернись во всю ширь своей прогнившей души – но Сивый бездействовал. Может, сообразил, что лучше не дёргаться. Отбросил закидоны и согласился жить по-человечески. Нет, я понимал, что он и дальше будет потихоньку мародёрить. Тут снимет кольцо, там вырвет зуб. Плевать. Когда спалится, тогда и разберёмся.

Почувствовав, что сна по-прежнему нет, я полез наверх. Выбрался на палубу и зажмурился под прожекторами. Постоял, привык к свету и увидел, что мучаюсь от бессонницы не один. Над люком в хозяйственное отделение мелькнула чёсаная шевелюра Лешего. У спуска на печную платформу кисли Малой с Черепом. Я думал присоединиться к ним, но в итоге отправился в хозблок.

Черпаку тоже не спалось. Они с Лешим прихватили радио и засели в столовке. Я немного посидел с ними.