Но Пэдди не мог усидеть на одном месте в тишине, и бездействие утомляло его. Поэтому громкое «пиф-паф» часом позже означало только то, что порох был потрачен впустую.

Утром мы убедились, что Лисица не бросила своего малыша. Следующей ночью дядя сам стоял на страже, ибо была похищена еще одна курица. Вскоре в темноте вновь раздался выстрел, и Лисица скрылась. Другая ее попытка проникнуть к нам закончилась новым ружейным выстрелом. И все же на следующий день по тому, как блестела цепь, было понятно, что она снова приходила и часами тщетно пыталась перегрызть эти ненавистные узы.

Такие храбрость и преданность должны были вызвать уважение, если не сочувствие. Во всяком случае, в следующую ночь никто не стрелял, и все было тихо. Могло ли это пойти Лисице на пользу? Отогнанная выстрелами, сделает ли она очередную попытку накормить или освободить своего пленного малыша?

Сможет ли она? Она была воплощением материнской любви. Никто не наблюдал за ними, когда четвертой ночью жалобный писк малыша поприветствовал тень, вышедшую из-за поленницы.

Но она не принесла с собой никакой пищи или добычи. Провалились ли в конце концов ее попытки охотиться? Неужели она не смогла найти пропитания для своего единственного питомца или, может, все же поняла, что похитители кормят ее малыша?

Нет, она была далека от этого. Дикие материнские любовь и ненависть были искренними. Ее единственной заботой было освободить его. Она испробовала все средства, которые только могла, и храбро встречала любую опасность, лишь бы ему было хорошо и он оказался на свободе. Но все ее попытки провалились.

Она появилась как тень и в тот же момент исчезла, а Хвостик кинулся на что-то, что она обронила, захрустел и с удовольствием прожевал. Но еще пока он ел, боль пронзила его, как нож, а из пасти вырвался крик. Последовала короткая агония, и лисенок умер.

Материнская любовь в Лисице была сильна, но еще сильнее были другие помыслы. Она хорошо знала, как опасен яд; она знала, что приманка отравлена, и, конечно же, научила бы этому и лисенка. Но сейчас она должна была выбрать для него либо жизнь узника, либо внезапную смерть; она подавила в своем сердце голос матери и освободила сына через ту единственную дверь, которая еще оставалась.

* * *

Когда снег покрыл землю, а зима вошла в свои права, мы смогли читать лес как открытую книгу, и я понял, что Лисица покинула Эриндейлский лес. Куда она ушла — этого книга никогда не скажет, известно было лишь одно: она ушла.

Быть может, в далекую охоту, оставив позади грустную память об убитых лисятах и своем супруге. Или, возможно, она сознательно покинула сцену этой жизни, полной страданий, подобно множеству матерей из дикого леса, тем же способом, каким ее вынудили освободить детеныша, последнего из ее потомства.

Бизоний пастырь

Это один из разделов создававшегося в 1905–1909 годах двухтомника «Животные Манитобы» (Манитоба — равнинная канадская провинция, ландшафт которой напоминает Великие прерии США). Данный двухтомник — не художественная литература, а труд профессионального натуралиста: давно пора ознакомиться и с этой стороной деятельности Сетона-Томпсона. Вместе с тем, несмотря на академический подход, работа написана фирменным сетон-томпсоновским слогом, пронизана его личностью и опытом. Это видно и по авторской переписке со многими тогдашними авторитетными исследователями, и по тому, что он сам был из их числа: сплошь и рядом ему приходится ссылаться на собственные наблюдения, значимость которых для науки ничуть не меньше. И если имена всех прочих авторитетов современному читателю ничего не скажут, то в компетентности Сетона-Томпсона мы убеждаемся в каждой строке.