Рылеев взволнованно заходил по комнате.

– Если мы не были готовы к кончине государя, то теперь сама судьба дает нам возможность для выступления, – сказал он. – Отречение – вещь у нас небывалая. Солдаты не поверят в добровольность отречения, особенно если государь цесаревич не приедет сам из Варшавы, а пришлет только письменное послание. Общество сейчас усилилось, за последние дни принято около десяти офицеров, которые ручаются за свои роты. Мы можем рассчитывать на Московский гренадерский полк, Измайловский и Морской экипаж. Воспользовавшись отказом войск присягать, мы вынудим Николая принять конституцию.

– Но требуется занять дворец, Сенат и Синод одновременно, – проговорил Трубецкой, в уме уже представляя всю операцию.

– Сколько же, вы полагаете, надобно войска, чтобы успешно совершить все это? – спросил Рылеев.

– Довольно одного полка, – ответил Трубецкой.

– Тогда нечего больше и хлопотать: можно ручаться за три, а уж за два то – наверняка.

– Сколько сейчас в Петербурге членов общества и кто они?

Увы, как раз те, кто мог бы и должен был бы встать сейчас во главе общества, руководить его действиями, были далеко от Петербурга: Николай Иванович Тургенев уже год как лечился за границей, на Карлсбадских водах; Никита Михайлович Муравьев, взяв осенью отпуск, уехал в свое имение в Орловскую губернию; генерал Михаил Федорович Орлов – популярный в армии герой отечественной войны, подписавший капитуляцию Парижа, жил в Москве; в Москве же был и Пущин…

– Директора вам известны, – заговорил Рылеев, – это Оболенский и я, вы займете место Муравьева – третьего директора. В конной гвардии – член общества князь Одоевский, в лейб гренадерском полку – поручики Панов и Сутгоф, у кавалергардов – ротмистр Чернышев, полковник Кологривов, в Московском полку – Михаил Бестужев, князь Щепин Ростовский, в Финляндском – полковники Моллер и Тулубьев, штабс капитан Корнилович, в Гвардейском морском экипаже – лейтенант Арбузов, лейтенанты Чижов, Бодиско, капитан Бестужев. Кроме того, член общества подполковник Батенков, служащий в Отдельном корпусе военных поселений. Сейчас в Петербурге находится также член Московской управы – барон Штейнгель.

– Если строевые офицеры смогут вывести свои части, то успех вполне возможен. Он был бы еще вероятнее, если бы среди наших оказался кто нибудь из офицеров, более известный в армии, чем названные вами, – сказал Трубецкой. – И можно ли положиться на солдат?

– Почти все офицеры ручаются за свои роты.

– Необходимо сегодня же собраться всем нам.

В нашем распоряжении неделя, ранее этого времени Константин в Петербург не приедет.

Рылеев быстро ответил:

– Вечером, около десяти, почти все находящиеся в Петербурге члены могут быть собраны у меня.

По уходе Трубецкого Рылеев снова припомнил весь ход разговора, вопросы Трубецкого, свои ответы, и, припоминая и обдумывая их, находя новые аргументы, он все более и более уверялся в возможности успеха выступления. Трубецкой, безусловно, обладал талантом стратега, он мог бы стать достойным руководителем военных действий, но, к сожалению, в армии его не знают, солдатам его имя ничего не говорит, и он прав в том, что необходим человек, известный среди солдат и любимый ими. И вдруг Рылеева осенило: Александр Булатов! Его гренадеры пойдут за ним в огонь и в воду. Из Пензенской губернии он успеет доскакать до Петербурга прежде, чем Константин доберется сюда из Варшавы. Рылеев написал две записки: одну в Москву – Пущину, другую в Керенск – Булатову, срочно вызывая их в Петербург.