– Очевидно, мы вкладываем в это слово разный смысл, – ответил он.

– Но ведь это значит – когда человек остается наедине с собой, не так ли? Когда ты что-то делаешь, думаешь, работаешь или просто ты один и никто тебе при этом не мешает?

– Никто за тобой не следит.

– Ну? – радостно воскликнул Уонайн и выразительно развел руками, словно говоря: "Что и требовалось доказать!" – Так что же ты? Ешь! Мы не смотрим!

Ничего нельзя понять…

– Мой сын прав, – с усмешкой сказал Тэнайн, – только по обыкновению уж слишком режет напрямик. Он хочет сказать: мы не можем на тебя смотреть, Брил. Если ты хочешь уединения, мы просто не можем тебя видеть.

Вдруг озлившись и махнув на все рукой. Брил потянулся к подносу.

Рывком схватил бокал, в котором, по словам Нины, была вода, достал из кармашка на поясе какую-то облатку, сунул в рот, проглотил и запил водой. Грохнул бокалом о поднос и, уже не сдерживаясь, крикнул:

– Больше вы ничего не увидите!

С непередаваемым выражением лица Нина легко поднялась на ноги, изогнулась, словно танцовщица, и чуть дотронулась до подноса. Он взмыл в воздух, и она повела его по двору прочь.

– Хорошо, – сказал Уонайн, будто в ответ на чьи-то неслышные слова, и неторопливо пошел следом за матерью.

Что же это было в ее лице?

Что-то такое, с чем она не могла совладать: оно поднялось из глубины к этой невозмутимой поверхности, готовое явственно обозначиться, вырваться наружу… Гнев? Если бы так! – подумал Брил.

Обида? Он бы и это понял. Но… смех? Только бы не смех! – взмолилось что-то в его душе.

– Брил, – позвал Тэнайн.

Опять он до того забылся, заглядевшись на эту женщину, что голос Тэнайна заставил его вздрогнуть.

– Скажи, что нужно сделать, чтобы тебе удобно было есть, и я все устрою.

– Вы не сумеете, – без обиняков ответил Брил. Холодными, недобрыми глазами он обвел комнату и все вокруг. – Вы тут не строите стен, сквозь которые нельзя было бы видеть, и дверей, которые можно закрыть.

– Да, правда, не строим, – уже не в первый раз великан принимал его слова буквально, не замечая их оскорбительного смысла.

"Конечно, не строите, – подумал Брил. – Даже для…" – и тут в нем шевельнулось чудовищное подозрение.

– Мы, жители планеты Кит Карсон, всегда полагали, что история человечества есть путь развития от животного к чему-то более возвышенному. Разумеется, мы слишком скованы и не можем совсем уйти от животного состояния, но мы делаем все, чтобы не выставлять напоказ то, что осталось в человеке от животного. – Он сурово повел затянутой в перчатку рукой, указывая на весь этот огромный, открытый дом. – Вы, очевидно, не достигли такого уважения к идеалам. Я видел, как вы едите; несомненно, и другие отправления организма совершаются у вас так же открыто.

– Да, – сказал Тэнайн. – Но с этим (он указал пальцем) совсем другое дело.

– С чем – с этим?

Тэнайн снова показал на одну из серых глыб. Оторвал клочок мха – это был самый настоящий мох – и кинул на гладкую поверхность глыбы.

Протянул руку, дотронулся до одной из серых полос. Мох потонул, как тонет камешек в зыбучем песке, только гораздо быстрее.

– Живую ткань, достаточно сложно организованную, они в себя не вбирают, – пояснил Тэнайн, – но мгновенно, до последней молекулы поглощают все остальное, и не только с поверхности, но даже на некотором расстоянии.

– Так это и есть у вас… э-э…

Тэн кивнул и подтвердил – да, оно самое и есть.