|
Мы просим читателя простить нас за это, задергиваем занавес и переходим к четвертому из рассказов Дюкло, которым она закончила свой двадцать первый вечер: "Через несколько дней после исчезновения Люсиль я принимала одного развратника. Предупрежденная о его приходе за несколько дней, я оставила в горшке, вставленном в туалетный стульчик, большое количество кала и просила своих девушек туда добавить еще. Наш господин приезжает, одетый в костюм савояра. Дело было утром. Он подметает мою комнату, завладевает горшком из туалетного стульчика, поднимает его и начинает опустошать содержимое (операция, которая замечу в скобках, заняла немало времени). Патом показывает мне, с какой тщательностью он его вылизал и просит заплатить ему за работу. Предупрежденная о ритуале, я накидываюсь на него с метлой: "Какое еще тебе вознаграждение, проходимец! -- кричу я. -- Вот тебе вознаграждение!" И он получает не менее двенадцати ударов метлой. Он хочет убежать, я за ним -- и развратник разряжается прямо на лестнице, крича при этом во все горло, что его искалечили, что его убивают и что он попал к настоящей разбойнице, а не к порядочной женщине, как думал. Другой хотел, чтобы я осторожно вставила ему в мочеиспускательный канал палочку, которую он носил с собой в чехле. Надо было встряхнуть палочку, чтобы из нее выскочили все три ее составные части, а другой рукой при этом качать его пушку с открытой головкой. В момент половой разгрузки палка вынималась. Один аббат, которого я увидела через шесть месяцев после этого, хотел, чтобы я капала горячим воском свечи на его член и яйца. Он разряжался от этого ощущения -- к нему не надо было даже прикасаться. Но его орудие никогда не испытывало эрекции. Чтобы разрядиться, аббату надо было, чтобы все его тело покрылось воском настолько плотно, что тело и лицо уже совсем теряли человеческий облик. Друг последнего заставлял втыкать ему в зад золотые буланки. Когда на нем уже не осп звалось ни одного свободного места, он садился, чтобы лучше почувствовать уколы. К нему приближал" зад с широко раздвинутыми ягодицами, и он в него разряжался, прямо в задний проход." * * * "Дюрсе, -- сказал Герцог, -- я бы очень хотел увидеть твои прекрасный зад, покрытый булавками. Убежден, что это было бы очень интересное зрелище!" "Господин Герцог, -- сказал финансист, -- вы знаете, что вот "же сорок лет я имею честь и славу подражать вам во всем. Так будьте же добры дать пример, и я немедленно ему последую." "Черт меня возьми, если история с Люсиль не заставит меня разрядиться!" -- воскликнул Кюрваль. -- Я сдерживался, как мог, во время рассказа, но больше не могу. Судите сами. -- И указал на свой хобот, который прилип к животу. -- Вы видите, что я вас не обманываю. Мне прямо не терпится узнать конец истории с этими тремя женщинами. Сдастся мне, что все они окажутся в одной могиле!" "Тише, тише! -- сказал Герцог. -- Не будем торопить события. Поскольку вы возбудились, господин Председатель, вам хочется, чтобы вам рассказали о колесовании. Вы мне напоминаете тех государственных господ в мантии, у которых их щекотун встает всякий раз, когда они выносят смертный приговор!" "Оставим в стороне государство и мантии, -- сказал Кюрваль. -- Я очарован рассказом Дюкло и нахожу ее обворожительной. А история с графом повергла меня в экстаз, указав мне дорожку, по которой бы я охотно повез свой экипаж." "Осторожно на повороте, Председатель! -- сказал Епископ. -- А то как бы нам всем вместе не угодить в петлю!" "Ну, вам это не грозит, но я не скрываю от вас, что охотно приговорил бы к смертной казни всех трех девиц, а заодно и герцогиню, которая разлеглась на диване и спит, как корова, воображая, что на нее нет управы!" "О, -- сказала Констанс, -- но только не с вами я буду обсуждать мое состояние. |
