полки бутылку бесцветной жидкости с простой белой этикеткой: "Джин Победа".

Запах у джина был  противный,  маслянистый,  как у китайской рисовой водки.

Уинстон налил почти полную чашку,  собрался  с  духом  и  проглотил,  точно

лекарство.

     Лицо  у  него  сразу  покраснело, а из глаз дотекли слезы. Напиток был

похож на азотную  кислоту;  мало  того:  после  глотка ощущение было такое,

будто тебя огрели по спине резиновой дубинкой. Но вскоре жжение  в  желудке

утихло,  а мир стал выглядеть веселее. Он вытянул сигарету из мятой пачки с

надписью  "Сигареты  Победа",  по  рассеянности  держа  ее  вертикально,  в

результате весь табак из  сигареты  высыпался  на пол. Со следующей Уинстон

обошелся аккуратнее. Он вернулся  в  комнату  и  сел  за  столик  слева  от

телекрана.  Из  ящика  стола  он вынул ручку, пузырек с чернилами и толстую

книгу для записей с красным корешком и переплетом под мрамор.

     По неизвестной причине телекран в  комнате  был установлен не так, как

принято. Он помещался не в торцовой стене, откуда  мог  бы  обозревать  всю

комнату,  а  в  длинной, напротив окна. Сбоку от него была неглубокая ниша,

предназначенная,  вероятно,  для  книжных  полок,  --  там  и  сидел сейчас

Уинстон. Сев в ней поглубже,  он  оказывался  недосягаемым  для  телекрана,

вернее,  невидимым. Подслушивать его, конечно, могли, но наблюдать, пока он

сидел там, -- нет. Эта  несколько необычная планировка комнаты, возможно, и

натолкнула его на мысль заняться тем, чем он намерен был сейчас заняться.

     Но кроме того, натолкнула книга  в  мраморном  переплете.  Книга  была

удивительно  красива. Гладкая кремовая бумага чуть пожелтела от старости --

такой бумаги не выпускали уже лет сорок, а то и больше. Уинстон подозревал,

что книга еще древнее. Он  приметил  ее  на витрине старьевщика в трущобном

районе (где именно, он уже  забыл)  и  загорелся  желанием  купить.  Членам

партии  не  полагалось  ходить  в  обыкновенные  магазины  (это  называлось

"приобретать  товары  на свободном рынке"), но запретом часто пренебрегали:

множество вещей, таких,  как  шнурки  и  бритвенные  лезвия, раздобыть иным

способом было невозможно. Уинстон быстро оглянулся по  сторонам,  нырнул  в

лавку  и купил книгу за два доллара пятьдесят. Зачем -- он сам еще не знал.

Он воровато принес ее домой  в  портфеле. Даже пустая, она компрометировала

владельца.

     Намеревался  же  он  теперь   --   начать   дневник.   Это   не   было

противозаконным  поступком (противозаконного вообще ничего не существовало,

поскольку не существовало больше самих законов), но если дневник обнаружат,

Уинстона ожидает смерть или, в  лучшем случае, двадцать пять лет каторжного

лагеря. Уинстон вставил в ручку перо и облизнул, чтобы снять смазку.  Ручка

была  архаическим  инструментом,  ими  даже  расписывались редко, и Уинстон

раздобыл свою тайком и не без труда: эта красивая кремовая бумага, казалось

ему, заслуживает того,  чтобы  по  ней  писали  настоящими  чернилами, а не

корябали чернильным карандашом.