особенности молодых и хорошеньких.  Именно  женщины,  и  молодые  в  первую

очередь,   были   самыми   фанатичными  приверженцами  партии,  глотателями

лозунгов, добровольными шпионами и вынюхивателями ереси. А эта казалась ему

даже опаснее других. Однажды  она  повстречалась  ему в коридоре, взглянула

искоса -- будто пронзила взглядом, -- и в душу ему вполз  черный  страх.  У

него  даже  мелькнуло подозрение, что она служит в полиции мыслей. Впрочем,

это было маловероятно.  Тем  не  менее  всякий  раз,  когда она оказывалась

рядом, Уинстон испытывал  неловкое  чувство,  к  которому  примешивались  и

враждебность н страх.

     Одновременно  с  женщиной  вошел  О'Брайен,  член  внутренней  партии,

занимавший  настолько высокий и удаленный пост, что Уинстон имел о нем лишь

самое смутное  представление.  Увидев  черный  комбинезон  члена внутренней

партии, люди, сидевшие перед  телекраном,  на  миг  затихли.  О'Брайен  был

рослый  плотный мужчина с толстой шеей и грубым насмешливым лицом. Несмотря

на грозную внешность, он был не  лишен обаяния. Он имея привычку поправлять

очки на носу,  и  в  этом  характерном  жесте  было  что-то  до  странности

обезоруживающее,  что-то  неуловимо интеллигентное. Дворянин восемнадцатого

века, предлагающий свою табакерку, -- вот что пришло бы на ум тому, кто еще

способен был бы мыслить  такими  сравнениями.  Лет  за десять Уинстон видел

О'Брайена, наверно, с десяток, раз. Его тянуло к О'Брайену,  но  не  только

потому,  что  озадачивал этот контраст между воспитанностью и телосложением

боксера-тяжеловеса. В глубине души Уинстон  подозревал  -- а может быть, не

подозревал,  а  лишь  надеялся,  --  что  О'Брайен  политически  не  вполне

правоверен. Его лицо наводило на такие мысли. Но опять-таки  возможно,  что

на  лице было написано не сомнение в догмах, а просто ум. Так или иначе, он

производил  впечатление  человека,  с  которым  можно  поговорить  --  если

остаться с  ним  наедине  и  укрыться  от  телекрана.  Уинстон  ни  разу не

попытался проверить эту догадку; да и не в его  это  было  силах.  О'Брайен

взглянул  на  свои часы, увидел, что время -- почти 11.00, и решил остаться

на двухминутку  ненависти  в  отделе  документации.  Он  сел  водном ряду с

Уинстоном, за  два  места  от  него.  Между  ними  расположилась  маленькая

рыжеватая  женщина,  работавшая по соседству с Уинстоном. Темноволосая села

прямо за ним.

     И вот из  большого  телекрана  в  стене  вырвался отвратительный вой и

скрежет -- словно запустили  какую-то  чудовищную  несмазанную  машину.  От

этого звука вставали дыбом волосы и ломило зубы. Ненависть началась.

     Как  всегда,  на  экране  появился  враг  народа  Эммануэль Голдстейн.

Зрители зашикали. Маленькая  женщина  с  рыжеватыми  волосами взвизгнула от

страха и омерзения.