|
-- Ну чего? -- спросил Валя в коридоре. -- Дальше пойдем или как? -- Я знаю! -- воскликнул Николас. -- Они в сговоре с проводником из моего вагона! И вещи наверняка тоже у него! А в Пскове он им передаст украденное, и они сойдут. -- Не, -- отрезал милиционер. -- Проводника шмонать не буду, себе дороже. -- И, подумав, присовокупил. -- Без ордера не положено. Вы вот что, мистер. Пишите заявление, а после мне в третий поднесете. Пока. И Николас остался один, кипя от бессильной ярости. Время, время было на исходе! До остановки в Пскове оставалось не более четверти часа. Можно было, конечно, занять пост в тамбуре и попытаться застичь подлого проводника с поличным -- когда будет передавать добычу сообщникам. Но что если у них придумано иначе? Скажем, сунет через открытое окно кому-то, кто заранее дожидается на перроне, а Николас так и будет торчать в тамбуре. Думай, думай, приказал себе магистр. Упустишь письмо Корнелиуса -- больше его не увидишь. И никогда себе этого не простишь. Подумал минут пять, и появилась идея. Еще минут пять ушло на перелистывание фольклорного блокнота и заучивание некоторых аргоизмов из раздела "Маргинальная лексика". Когда в окне зачастили желтые огни, давая понять, что поезд въезжает в пределы немаленького города, Фандорин без стука распахнул дверь служебного купе, вошел внутрь и наклонился над сидящим проводником. -- Ну что, мистер, отыскал барахлишко? Да ты пошукай получше. Может, сам куда засунул да забыл. С этого дела бывает. -- Наглец щелкнул себя по горлу и спокойно улыбнулся, кажется, совершенно уверенный в своей безнаказанности. -- Выдите-ка, гражданин. К станции подъезжаем. Гоу, гоу, шнель! Николас положил неприятному человеку руку на плечо, сильно стиснул пальцы и произнес нараспев: -- Борзеешь, вша поднарная? У папы крысячишь? Ну, смотри, тебе жить. ["Борзеть" = терять чувство меры, зарываться; "вша поднарная" (оскорб.) = низшая иерархия тюремных заключенных; папа = уважаемый человек, вор в законе; "тебе жить" (угрож.) = тебе не жить.] Произведенный эффект был до некоторой степени схож с реакцией мистера Калинкинса на исполнение англичанином песни о Родине, только, пожалуй, раз в двадцать сильнее. Николас никогда не видел, чтобы человек моментально делался белым, как мел, -- он всегда полагал, что это выражение относится к области метафористики, однако же проводник действительно вдруг стал совсем белым, даже губы приобрели светло-серый оттенок, а глаза заморгали часто-часто. -- Братан, братан... -- зашлепал он губами, и попытался встать, но Фандорин стиснул пальцы еще сильней. |
