Изменить размер шрифта - +

     -- Братан,  братан...  -- зашлепал он  губами,  и попытался  встать, но
Фандорин стиснул  пальцы еще сильней. --  Я ж не знал... В натуре не знал! Я
думал, лох заморский. Братан!
     Тут  вспомнилась еще  парочка  уместных терминов из  блокнота,  которые
Николас с успехом и употребил:
     -- Сыскан тебе братан, сучара. ["Сыскан" =сотрудник уголовного розыска,
шире  --  милиционер;  "сучара"  (презр.) =вор,  поддерживающий  контакты  с
милицией.]
     Здесь  важно  было  не сфальшивить,  не ошибиться в  словоупотреблении,
поэтому Николас  ничего  больше говорить не  стал  -- просто протянул к носу
злодея раскрытую ладонь (другую руку по-прежнему держал у него на плече).
     -- Ну?
     -- Щас, щас, -- засуетился проводник и полез куда-то под матрас. -- Все
целое, в лучшем виде...
     Отдал,  отдал  все,  похищенное из кейса:  и документы, и  портмоне,  и
ноутбук  и, самое  главное,  бесценный конверт. Заодно  вернул  и содержимое
бумажника мистера Калинкинса.
     Ведьмовской  лес  дрогнул  перед  решимостью  паладина  и  расступился,
пропуская его дальше.
     Можно было  объяснить свершившееся и иначе,  не  мистическим, а научным
образом.  Профессор  коллоквиальной  лингвистики  Розенбаум  всегда  говорил
студентам,  что  точное знание идиоматики и прецизионное соблюдение  нюансов
речевого     этикета     применительно     к     окказионально-бытовой     и
сословно-поведенческой  специфике  конкретного   социума  способно   творить
чудеса.  Поистине лингвистика  -- королева гуманитарных дисциплин, а русский
язык не имеет  себе равных по лексическому богатству и многоцветию. "Ты один
мне  поддержка  и опора, о великий,  могучий  правдивый и  свободный русский
язык! -- думал Николас, возвращаясь в купе. -- Нельзя не верить, чтобы такой
язык не был дан великому народу".
x x x
     На  территорию  архивного   городка,   вместилища   государственной   и
культурной памяти Российской державы, Николас ступил со  священным  трепетом
-- дух захватывало при мысли о том, какие сокровища хранятся за этими серыми
стенами  с подслеповатыми  щелеобразными окошками. И  где-то там, теперь уже
рукой подать -- серый листок,  на котором Корнелиус фон Дорн выводил буквицы
на чужом, недавно освоенном языке.
     После получасового стояния в  очереди за пропуском и дотошного осмотра,
которому  постовой  милиционер, в бронежилете и  с  автоматом, подверг  кейс
посетителя,  Фандорин  наконец  оказался  в  Центральном  архиве   старинных
документов.
     Для этого пришлось пересечь уютный, тенистый двор и потом попетлять меж
кирпичных штабелей, бочек  с  краской и огромных  катушек кабеля -- в здании
шел ремонт.
     Ремонт следовало бы произвести лет на  пятьдесят раньше  -- это Николас
понял, когда поднимался по широкой лестнице, в прежние времена, должно быть,
величественной, но  пришедшей в прискорбную  захудалость:  мраморные ступени
истерлись,  перила  облупились,  от  статуй  и  зеркал,  некогда  украшавших
пролеты, остались одни пустые ниши и сиротливые постаменты.
Быстрый переход