Ремонт следовало бы произвести лет на пятьдесят раньше -- это Николас
понял, когда поднимался по широкой лестнице, в прежние времена, должно быть,
величественной, но пришедшей в прискорбную захудалость: мраморные ступени
истерлись, перила облупились, от статуй и зеркал, некогда украшавших
пролеты, остались одни пустые ниши и сиротливые постаменты.
Было ясно, что архив поражен худшей из болезней, какие только могут
постичь научное учреждение -- катастрофическим недостатком, а то и полным
отсутствием финансирования. Фандорин сочувственно оглядел рассохшиеся ящики
каталога, изъеденные молью шторы на высоких окнах, дырявый линолеум и
вздохнул. Не зря говаривал сэр Александер, что жизнь новых русских была бы
куда более сносной, если б они больше уважали прошлое своей страны. А
прошлое обреталось именно здесь, в этих старых стенах -- нос магистра
истории, чувствительный к запаху Времени, сразу уловил неподдельность этого
магического аромата.
Даже в кабинете директора обстановка была обшарпанной и убогой.
Станислав Кондратьевич Вершинин, медиевист с мировым именем, встретил
британского коллегу со всем возможным радушием.
-- Как же, как же, помню ваш запрос, мистер Фандорин, -- сказал он,
усаживая гостя в вытертое до белесости кожаное кресло. -- Половина
документа, найденная в Кимрах, да?
-- В Кромешниках, -- поправил Николас, почтительно глядя на
сократовскую лысину автора комментариев к "Вычегодской летописи".
-- Да-да, в Кромешниках. Подклет Матфеевских палат, помню.
Директор снял трубку черного телефона (такой аппарат в Лондоне можно
было встретить только в антикварном магазине), повертел диск.
-- Максим Эдуардович, голуба, не могли бы вы ко мне зайти? -- спросил
Вершинин, ласково улыбаясь невидимому собеседнику. -- Приехал английский
исследователь мистер Фандорин... Да-да, по поводу кромешниковской находки.
Помните, мы отвечали на запрос?... Ну вот и чудесно.
Положив трубку, пояснил:
-- Максим Эдуардович Болотников, главный специалист отдела обработки.
Все пополнение фондов проходит через него. Прекрасный палеограф и, между
прочим, блестящий специалист по семнадцатому веку. Совсем молодой, а уже
четыре монографии издал и докторскую защитил, по Тушинскому Вору, Марии
Мнишек и Воренку. Представляете, -- Станислав Кондратьевич со значением
поднял палец, -- его в Стэнфорд приглашали, на огромнейшую зарплату --
отказался. Патриот! Это у нас теперь редкость. Верит в Россию. Восходящее
светило, уж можете мне поверить. Наш архивный Моцарт.
Архивный Моцарт что-то не торопился являться на зов начальства, и для
заполнения паузы директор завел разговор о бедственном положении своего
учреждения -- очевидно, заметил, как иностранец косится на кривые стеллажи и
ветхий ковер. |