XXX

Потом он начал ящики пустые

С великим шумом выдвигать; в одном

Из них нашел он ленточки – немые

Свидетели прошедшего… Потом

Он вышел в сад… и листики сырые

Над ним шумели грустно, старый дом

Как будто тоже горевал, забвенье

Предчувствуя да скорое паденье.

XXXI

С тяжелым сердцем к доброму соседу

Андрей поплелся; но не тотчас он

К нему пришел и не попал к обеду.

Уже гудел вечерний, тяжкий звон.

«А, здравствуйте! Вы едете?» – «Я еду».

«Когда же?» – «Завтра до зари». – «Резон;

Лошадкам легче; легче, воля ваша…»

Андрей с ним согласился. Где Дуняша?

XXXII

Она сидела в уголку. Смущенье

Изобличали взоры. В темноте

Она казалась бледной. Утомленье

Ее печальной, тихой красоте

Такое придавало выраженье,

Так трогательны были взоры те,

Смягченные недавними слезами,

Что бедный наш Андрей всплеснул руками.

XXXIII

С ней говорил он… как обыкновенно

Перед отъездом говорят: о том,

Что никого на свете совершенно

Занять не в состоянии; причем

Они смеялись редко, принужденно

И странно, долго хмурились потом…

Фаддей зевал до слез весьма протяжно

И, кончив, охорашивался важно.

XXXIV

Был у Дуняши садик, по старинной

Привычке русской. Садиком у нас

В уездах щеголяют. Из гостиной

Вели две-три ступеньки на террас.

Кончался сад довольно темной, длинной

Аллеей… Вечером, и в жаркий час,

И даже ночью по песку дорожки

Бродили часто маленькие ножки.

XXXV

В тот вечер, над землей, до влаги жадной,

Веселая, весенняя гроза

Промчалась шумно… Легкий сон отрадной

Волной струится мягко на глаза

Всему, что дышит, и в тени прохладной

На каждом новом листике слеза

Прозрачная дрожит, блестит лукаво,

И небо затихает величаво…

XXXVI

Во след другим, отсталая, лениво

Несется туча, легкая, как дым.

Кой-где вдали возникнет торопливо

Неясный шум – и, воздухом ночным

Охваченный, исчезнет боязливо.

От сада веет запахом сырым…

И на ступеньках редкие, большие

Еще пестреют капли дождевые.

XXXVII

И на террас они пошли все трое…

Вот, помолчавши несколько, супруг

Им объявил, что время не такое,

Чтобы гулять, и возвратился вдруг

В гостиную. Но небо голубое

Им улыбалось ласково. Сам-друг

Они присели на скамейке, рядом –

Меж светлым домиком и темным садом.

XXXVIII

Все так очаровательно: молчанье

Кругом, как будто чутко над землей

Поникла ночь и слушает… Мерцанье

Далекой, робкой звездочки… покой

Немеющего воздуха… Желанье

В сердцах их, полных горестью, тоской,

Любовью, загоралось самовластно…

А вот луна блеснула сладострастно…

XXXIX

И, словно пробужденные стыдливым,

Медлительным и вкрадчивым лучом,

Заговорили говором сонливым

Верхушки лип, облитые дождем.

Внезапно по дорожкам молчаливым,

В кустах и на песку перед крыльцом

Взыграли тени слабые… Волненье

Скрывая, смотрят оба в отдаленье.

XL

О ночь! о мрак! о тайное свиданье!

Ступаешь робко, трепетной ногой…

Из-за стены лукавое призванье.

Как легкий звон, несется за тобой…

Неровное, горячее дыханье

В тени пахучей, дремлющей, сырой,

Тебе в лицо повеет торопливо…

Но вдаль они глядели молчаливо.