|
Пока Леся стряхивала с матрацев сор и сдергивала грязные простыни, Ворожцов достал посудину, взял тряпку, открыл и, подмахивая рукой к носу, понюхал. — Живем, — приободрился он. — Тимур, дай-ка лампу и спички. Если фитиль цел, точно живем. Через десять минут кровати были приведены в относительный порядок, а на принесенном из сеней столе коптила керосинка и стояли подогретые консервы. Еще когда входили, Тимур заметил возле бидона бутылку пшеничной водки, которая, по всей видимости, пылилась там еще с прошлого века. Желания напиться не было. Хотелось просто приглушить тоску, зашториться. Не чувствуя вкуса, Тимур покидал в себя перловку с мясом, запил водой. Молча сходил за бутылкой, взял пальцами за торчащее ушко и отколупнул жестяную крышечку. Запахло спиртом. Леся поморщилась и отказалась. Она поклевала совсем немного каши, машинально прополоскала рот и свернулась калачиком на одной из кроватей. Ворожцов сначала тоже покачал головой, но поймал тяжелый взгляд Тимура и подставил кружку. — Только чуть-чуть, — попросил он. — Я эту гадость терпеть не могу. Сам знаешь. Тимур плеснул ему, себе, и они выпили не чокаясь. Водка не выдохлась за много лет. Глоток обжог горло, свалился горячим угольком в желудок, и по жилам поползло тепло. Организм согрелся через минуту. Душа — нет. В груди продолжала дрожать пустота. Она ничего не требовала, но ничего и не давала. Она просто втекла туда без спросу и поселилась. Леся закашлялась, стукнула зубами, подтянула к себе колени и обхватила их руками. Ворожцов потрогал ее лоб, нахмурился и укрыл девчонку спальником. — Ты бы выпила чего-нибудь от простуды, — мягко сказал он. — Я выпила, — отозвалась Леся. — Знобит что-то. Ворожцов укутал ее плотнее и повернулся обратно к столу. По-деловому спросил: — Будем дежурить? — Да чего тут дежурить, — махнул рукой Тимур, плеснув себе в кружку еще. — От лисиц охранять, что ль. — Ты б не налегал, — сказал Ворожцов. — Может, чаю лучше заварим? Можно попробовать на керосинке, правда, я… — Знаешь что, — беззлобно перебил его Тимур, бултыхнув в кружке прозрачную отраву, — хватит уже обо всех заботиться. — Как хочешь, — не стал спорить Ворожцов. — Только тогда мне тоже налей. Они молча выпили, и от движения их тени причудливо изогнулись на стенах. Тимур отставил кружку. Посмотрел, как огонек пляшет завораживающий фокстрот… Отчаянно и страстно, словно в последний раз. Вот трепыхается он в этом безумном танце, бьется желтым призраком о стеклянную колбу керосинки, дрожит. Смотрит на мир через копоть. Дышит тем же воздухом, что и мы. Этот маленький язычок пламени чем-то похож на ночного мотылька. Только мотыльки летят на огонь, а ему лететь некуда. Он и так горячий. Да и как обжечься о самого себя? Ему страшно совсем другое. |
