|
Павел сидит так, будто его выключили. Ворожцов осторожно берет пустую стопку из-под носа брата. Тот мгновенно оживает. Вернее, оживает рука Павла. Пальцы вцепляются в запястье Ворожцова. — Поставь. — Тебе хватит. — Поставь и иди. — Поешь хотя бы, — просит Ворожцов. Где мама? Ее брат хоть как-то слушается. — Не хочу. Ничего не хочу, — мотает головой Павел и наливает себе еще стопку. — Зачем ты с ними споришь? — пытается перевести тему Ворожцов, только бы брат поставил водку и забыл о ней хоть на время. — Я не спорю. Было бы с кем. Спорить не с кем и незачем. Я объясниться пытаюсь. Павел опрокидывает в себя прозрачное сорокаградусное, давится, морщится, зажевывает луком. Он жалок и мерзок. В душе у Ворожцова возникает брезгливый осадок. — С ними? Они же на тебя как на… — Не с ними, — перебивает Павел. — С самим собой. Язык у брата заплетается. Он подпирает рукой тяжелеющую голову. Взгляд снова пытается нырнуть в глубины памяти, но застревает где-то посередине между прошлым и настоящим. Павел тупо таращится перед собой. Сейчас он напоминает не буйного психа, а тихого умалишенного после лоботомии. Ворожцов забирает стопку, вместе с ней и бутылку. Выходит и прикрывает за собой дверь. Ему жутко. Жутко и любопытно одновременно. Давно. С тех пор, как вернулся Павел. С тех самых пор, как он впервые рассказал, что произошло там, в Зоне… …Ворожцов перекинул через завал пару чурок, перевалился следом и, подобрав более-менее подходящие для костра деревяшки, поплелся обратно. Сколько он ходил за дровами? Счет времени потерялся. Да и не важно это. Ничего сейчас не важно. Надо было, как говорил брат, объясниться с самим собой. Павел до последнего был уверен, что жертвы ради науки — это нормально. И пара оставшихся в Зоне стариков — это не трагедия. И если бы эксперимент дал положительный результат, то на пару трупов вообще никто не обратил бы внимания. Но… «Эта хреновина разрядилась в обратную сторону». Кажется, отрицательный результат убивал брата больше, чем смерть научного руководителя и буча, которую подняли на кафедре. И пил Павел лишь потому, что цель не была достигнута. Средства достижения его не волновали. У Ворожцова все было иначе. Цель была близка. И в том, что для него все будет так, как надо, сомнений не было. Сомнения были в другом. Стоило ли идти к этой цели ценой жизни Сергуни и Наташки? Впереди за деревьями мелькнула спина. Он замер испуганно. Первые мысли были страшными и хаотичными. Только потом сообразил, что ничего страшного нет. Спина знакомая. Мазилы спина. Только вот чего это он под дождем мокнет? Ворожцов выдохнул с облегчением и вышел из-за деревьев. Они стояли под дождем все трое. Чуть поодаль от какого-никакого укрытия. Пусть под щит и захлестывало, но от прямого попадания дождя он все же защищал. Так чего ж они вылезли? Ливень прошел. Теперь противно моросило. И все же под этой моросью стоять было значительно противнее, чем под жестяным навесом. |
