– Коллега! Почему мы так боимся? Мы – немцы?

– Нас очень сильно напугали, герр Краузе. Но не это самое плохое. Мы согласились быть жертвами. А первый шаг к этому – молчание.

– Вы, пожалуй, правы… Кстати, стокгольмское радио сообщило, что мощные взрывы зафиксированы во Франции и Британии. В Лондоне вроде бы уничтожили какое то посольство… Слушайте, а давайте после работы прогуляемся по городу? Дождь, кажется, перестал. Просто прогуляемся, сходим в центр, воздухом подышим…

* * *

Немцев напугали очень сильно. Те, кто еще десять лет назад публично критиковали нацизм и уцелели, теперь замолчали намертво. Но почти каждый из молчунов ждал, что найдется смельчак, который сделает хоть что нибудь – тот, кому не надо бояться за семью, за родичей, за теплое кресло в кабинете. Такому смельчаку можно и помочь – незаметно, с соблюдением всех правил конспирации, не оставляя следов…

– Коллега! Я могу передать подполью очень важные сведения. Но – уговор, мое имя никто не должен знать. И почерк… Перепишите своей рукой, вам, доктор Фест, я верю. Письма буду посылать без обратного адреса, до востребования…

В Стокгольм, где жил историк эмигрант стали приходить письма. Вначале их присылали трое, затем корреспондентов стала целая дюжина. В отчетах не было никаких особых секретов, зато имелась правдивая информация о том, что действительно происходит в Рейхе. Внешняя торговля, четырехлетний план, преступность, положение высшей школы – камешки, из которых складывалась мозаика. Кое что самое интересное Иоганн Фест пересылал в Лондон, в редакцию «Свободной Германии». А где то через полгода шведские друзья сообщили, что им заинтересовался некто Мельник.

Далеко не все соглашались посылать письма через границу, и доктор Фест решил вернуться в Берлин. Здесь были друзья, но теперь их не увидеть и не услышать. Только белые немые конверты, которые следовало как можно скорее сжечь в бронзовой пепельнице.

Доктор Фест остался один. Один в Берлине.

6

– Не горбитесь, юная мадемуазель! – наставительно молвила, теперь уже по французски, слегка грассируя, tovarisсh Дора Богарне. – Плечи шире, спинку – ровнее!

Соль сглотнула и повиновалась. В это хмурое октябрьское утро ее спутница смотрелась под стать осенней погоде. Лучше не спорить.

– Всегда держите себя так, будто за вами наблюдает сразу сотня не слишком доброжелательных к вам особ. Вы бывали на скачках в Аскоте? Ах, да!.. Ну, тогда представьте, что вы в Большом театре на премьере нового балета Глиэра… И, между нами говоря, не следует так сжимать вилку. Держите ее, будто она – всего лишь перышко.

Соль чуть не зарычала в ответ, но все же в последний миг сдержалась. Tovarisсh Дора Богарне в чем то права. За ними, действительно, наблюдали, причем сразу трое: двое в форме при погонах, один в штатском с военной выправкой. Подошли, стали в пяти шагах от столика – и ни с места. Официанты опасливо обходили их стороной.

Охрана – двое парней в штатском рядом, за соседним столом. Заказали только кофе, сидят и наблюдают вполглаза.

Венгрия – непростая страна. «Колыбель фашизма», как объясняли на политинформациях. Адмирал Хорти с помощью иностранных интервентов сверг советскую власть еще в 1919 м, утопив здешних коммунистов в Дунае.

На рассвете поезд прибыл в Будапешт, на вокзал Ньюгати. Соль была настолько сонной, что не запомнила ничего, кроме огромной стеклянной крыши. Такси – и вскоре еще один вокзал – Келети, этот вообще огромный, словно египетская пирамида.