– Дева Мария Горная, покровительница, стало быть, всех, кто в шахте работает. Времена сейчас, понятно, пестрые, только все одно очень советую, господа, молитву сотворить. Оно и в обычае здешнем, и вообще не помешает.

Умолк и сам сотворил крест. Бывший унтер офицер молиться не стал, но невольно задумался. К клети, ведущей в черную бездну, некоторых пришлось подгонять прикладами. Страшно! Спускаться тоже невесело, все время вспоминались средневековые рисунки, на которых грешники низвергались в Пасть Адову. Но внизу взорам открылся самый настоящий подземный дворец, белый, без единого изъяна, совершенный в своей чистоте. Дышалось легко, сердце билось ровно, страх растаял без следа. Соляная шахта, ныне санаторий и музей, таких немало в Германии. Но почему тут база СС? С кем они собрались воевать под землей? С гномами?

– Амен! – мастер Якоб резко выдохнул и вновь нахлобучил шапку на голову. – А теперь, господа, на правах не только здешнего сторожа, но и экскурсовода, обязан доложить, что Девой Марией эту фигуру сочли по ошибке, пусть и простительной. Там портрет на стене, видите?

Доктор Иоганн Фест всмотрелся. Годы не пощадили краски, разглядеть можно только смутный контур. Некто очень немолодой в пышном парике с орденами на груди.

– Граф, стало быть, Леопольд Вальзаг фон Вальзаген. При нем Зильберферай и закрыли, чтобы тут санаторий учредить. А статую из соли изваял итальянский скульптор Леонардо Тьеполло. Это матушка его сиятельства, Регина Каролина, очень, говорят, набожная дама. Народ, однако, иначе рассудил, потому как видом она вполне даже подходит. Молиться стали. Отчего бы и нет, если от чистого сердца?

Кто то нервно хихикнул, мастер взглянул строго.

– Нечего! Вон, пишут разные профессора, что иногда даже статуям богинь языческих, Венерам и Дианам молитвы возносили. Как это будет по ихнему, по ученому? Vox populi – vox Dei!

На этот раз никто возразить не рискнул.

* * *

Белый цвет исчез, вместо соли камень. Как пояснил, мастер, ненадолго, всего лишь выступ подземной скалы. Неярко светили лампочки под потолком, слева и справа стали попадаться двери, самые обычные, запертые. Но вот возле одной обозначился знакомый грузный силуэт.

– Быстрее, быстрее, господа! Там дальше вас разместят, объяснят правила и выдадут продукты. Поторопитесь, наверху ждут ваши товарищи!

Толстяк штандартенфюр явно не накомандовался. На него даже не посмотрели. Дальше стало темнее, несколько лампочек не горели, и все невольно ускорили шаг. Бывший унтер офицер представил, что отключили свет…

Не надо!

И тут его взяли его под локоть.

– А вас, доктор Фест, я попросил бы остаться!

Пусть и темно, однако не ошибешься.

Олендорф!

* * *

Комнатка не только без окон, но и без двери. Две старые железные койки, на них – матрацы, лампочка под потолком, витой желтый провод на стене. Даже для тюремной камеры бедновато.

– Поживете здесь, со мной, – бригадефюрер кивнул на одну из коек. – Мне спокойнее, да и вам тоже. Остальных разместят в бывшей процедурной, там вообще ничего нет, только матрацы. Санаторий разорился в Великую депрессию, после чего вывезли все, кроме старого хлама. Но жить можно, умывальник и все прочее по коридору через дверь, вода подается насосом, электричество от генератора. На складе полно консервов, их уже мы завезли. А главное – полнейшая безопасность!

Доктор Фест вспомнил провал на месте офицерской школы.

– Бригадефюрер! Откройте тайну, кому Гиммлер так насолил? После Берлина я грешил на рейхсминистра авиации, но в Бад Тёльце… Он что, с Плутоном Персефону не поделил?

Олендорф поморщился.