– Трудно помогать тем, кто сам этого не хочет. Митинг – твой шанс, запись увидят миллионы людей на Клеменции…

Мелькнула и пропала мысль, что так можно помочь отцу. Едва ли, скорее ему и это поставят в упрек. Дочь поддерживает, как говорят в СССР, линию партии, не таит обиды, а он сам?

– Нет. Извини, дядо. Когда на сороковой день душа предстанет перед судьями, отвечать придется мне, а не тебе.

Дед вышел, не сказав больше ни слова. Соль, дождавшись, когда закроется дверь, взяла в руки стоящую рядом с радиоприемником серебряную иконку Святой Девы Монсальватской, прижала к сердцу. Наставь, помоги!

Губы привычно зашептали:

– Ave, Maria, gratiā plena; Domĭnus tecum: benedicta tu in mulierĭbus…

Молитва оборвалась. Дева Соланж поняла, что забыла слова.

Глава 10. Зильберферай

«Болью пропитано небо над крепостью». – Полковник Риве и каска Адриана. – Зона личного состава. – Допросы. – Бой в небесах. – Безумцы. – Изоляция

1

– Но это же прекрасно! – всплеснула руками Камий Ортана. – Девочка, твой дед сотворил почти что чудо. Теперь легче станет тебя защищать. Только представь: слушания в Высшей палате правосудия, все такие серьезные, в мантиях и париках. И тут включается экран… Ты, участница Священной Реконкисты! Пусть попробуют потом возразить.

В это утро Камея смотрелась невероятно. Новое платье, серое и строгое, яркие губы, тонкий браслет на запястье. И привычный аромат духов, от которого замирает душа.

Менее всего хотелось возражать (и кому?), но Соль все таки попыталась, сбивчиво, повторяясь и заранее понимая, что со стороны ее слова звучат глупо. Подруга, тем не менее, выслушала до конца. Подумав немного, встала, обняла, притянула к себе.

– Кажется, пришло время помочь маленькой большой девочке, которая просто запуталась. Хорошо, что ты пришла ко мне, Соланж! Агфред Руэрг политик, люди для него всего лишь шахматные фигуры. А я тебе объясню, как есть.

Усадила на койку, пристроилась рядом.

– На тебя много всего свалилось, Соланж, даже слишком много. Иной бы и выдержать не смог, но ты молодец, справляешься. Надо стиснуть зубы и сделать, как надо, просто сделать…

Соль хотели возразить, но Камея подняла руку.

– Не перебивай! То, что сейчас происходит, нам всем пока не осознать. Мы песчинки возле горы и даже толком не можем ее рассмотреть. Но все таки попытаюсь тебя успокоить. Клеменция ни с кем не воюет, это я говорю, как юрист… Молчи и слушай! С несколькими странами Европы мы ведем переговоры об установлении нормальных межгосударственных отношений, сначала де факто, а затем и де юре. С Британией перемирие, мы предложили им хорошие условия, думаю, согласятся. На территории Германии и Франции разрешена только разведка, применение оружия в самом крайнем случае. И что не так?

Голос Камеи, уверенный и твердый, успокаивал, хотелось махнуть на все рукой, согласиться. И в самом деле, неужели она не рада, что ее земляки прикоснулись, наконец, к камням Монсегюра?

– Понимаешь, Камея… Те, что уничтожали Оскитанию, называли себя крестоносцами. А началось все с того, что те же крестоносцы пошли возвращать Иерусалим, хотя никогда им не владели. Наверняка они тоже кричали «Иерусалим наш!», когда резали его жителей…

Говорить было трудно, слова царапали рот, словно сломанные зубы, не хотели складываться в фразы, терялись, исчезали.

– Мои предки Монсегюр защищали. Но обороняли они не стены и не крыши, а веру Христову и свою свободу. Сейчас наш Монсегюр – Клеменция, а старая крепость просто память о былом. Если бы мы приехали и возложили цветы, разве бы нас прогнали?

Больше всего она боялась, что Камея станет отговаривать, но та ничего не сказала, лишь поглядела странно.