‑ Я знаю, кто я для тебя, Анита.

‑ И кто же? ‑ полюбопытствовала я.

‑ Еда, ‑ он наклонился, чтобы меня поцеловать, и я повернула лицо так, чтобы поцелуй пришелся не в губы, как он прицеливался, а в щеку. Он не стал настаивать, и поцелуй вышел нейтральным, как поцелуй любимой тетушки. Но ведь я сама захотела, чтобы вышло именно так. Я сама отвернулась, так почему же меня так задело то, что он просто принял отказ и не попытался добиться чего‑то большего? Я не хотела, чтобы он таскался за мной усерднее, чем обычно; я ясно ему дала это понять. Так почему же, черт возьми, меня так задело то, что он удовольствовался поцелуем в щечку? Одному богу известно, ибо у меня нет соображений по этому поводу. Я злилась на Натаниэля из‑за того, что он многого от меня требует, и нетребовательность Реквиема меня отчего‑то не устраивает. Иногда я сама себя не понимаю.

Реквием плавным движением отступил к свободному стулу и устроился на нем так, чтобы плащ полностью прикрывал тело, и только кончики черных ботинок торчали из‑под него.

‑ Отчего ты хмуришься, моя вечерняя звезда? Я ведь сделал так, как ты хотела, разве нет?

Я безуспешно попыталась не хмуриться еще сильнее.

‑ Ты меня достал, Реквием.

‑ Почему? ‑ просто спросил он.

‑ Просто «почему», безо всякой поэзии?

Натаниэль погладил меня по плечу, одновременно напоминая о своем присутствии и стараясь не дать мне завязать перепалку. И то, и другое сработало, поскольку я прикрыла глаза и принялась считать до десяти. Не знаю, почему Реквием так действовал мне на нервы в последнее время. Он был одним из моих любовником. Он был пищей. Но мне это не нравилось ‑ ни то, ни другое. В постели он неплох, но… всегда создавалось такое впечатление, словно, что бы я ни делала, этого для него недостаточно, что он хочет от меня чего‑то другого. От него исходило постоянное невысказанное давление. Знакомое чувство, но, пока у вас с мужчиной не сложилось серьезных отношений, такое давление от него не заслуживаешь, и не отвечаешь на него. Реквием был пищей, был моим любовником, и был у Жан‑Клода третьим в иерархии. Я пыталась с ним подружиться, но секс все непоправимо испортил. Наверное, если бы не секс, мы смогли бы стать друзьями, а так… мы не были ни друзьями, ни парой. Да, мы были любовниками, но… я не знаю, как выразить то, что встало между нами, но оно существовало, и было похоже на ноющую боль в старой ране, которую ты давно считал затянувшейся.

‑ Ты сказала, что «устала от постоянного цитирования поэзии». Вот я и тренируюсь говорить нормально.

‑ Помню, ‑ кивнула я. ‑ Но мне кажется, что тебе со мной плохо, и я не знаю, почему так.

‑ Ты пустила меня в свою постель. Я снова смог насладиться ardeur’ом. О чем еще может мечтать мужчина?

‑ О любви, ‑ ответил Натаниэль.

Реквием бросил взгляд на сидящего за мной мужчину. В глазах вампира вспыхнул голубой огонь ‑ злость, сила. Реквием имел обыкновение прятать их, но я это уже видела. Мы все видели.

‑ Где двое осмотрительны, там любовь слаба ‑ Любил ли тот, кто полюбил не с первого взгляда?

‑ Не знаю, кого ты цитируешь, ‑ заметил Натаниэль, ‑ но Анита не влюбляется с первого взгляда; по крайней мере, в моем случае это было не так.

‑ «Герой и Бедняк» Кристофера Марлоу, ‑ поведал Байрон, сидевший спиной ко второму вампиру. Все это время он пересчитывал заработанное нелегким трудом. ‑ Он считает себя неотразимым и не может понять, почему ты его не любишь.

‑ Не искушай меня, Байрон. Мой гнев ищет только мишени, ‑ процедил Реквием.

Байрон повернулся к нему с зажатой в руке пачкой уже пересчитанных банкнот.

‑ Я могу противостоять всему, кроме искушения, ‑ сказал он бросил хитрый взгляд в мою сторону. ‑ Он ненавидит, когда ему отвечают цитатами.

‑ С какой бы целью ты это ни сказал, ты перестарался, Байрон, ‑ низким, наполненным угрозой голосом произнес Реквием.