Макферсон размахнулся и бросил его. Что произошло потом, я, честно говоря, так и не понял, но услышал, как что‑то грохнуло, будто пистолетный выстрел, и внезапно мяч полетел на левую трибуну, а я трусцой, глупо улыбаясь, побежал по базам. Макферсон же стоял, разинув рот, не веря, что я смог отбить брошенный им мяч.

Он вывел из игры восемь следующих бэттеров, но потом я вновь занял позицию перед кэтчером и опять отбил его мяч. То же самое повторилось и в шестом иннинге, а в девятом я сделал уже четвертую круговую пробежку. По ходу глянул на табло и увидел, что счет по‑прежнему не в нашу пользу, 4:7, а на скамейке «Демонов» тишина и покой (действительно, с чего им было волноваться, если мяч отбивал только один бэттер соперников). Я ускорил шаг и догнал Шаку Нджобу до того, как он встал на базу перед кэтчером. Сказал, что он должен взять мою биту, если хочет, чтобы мы выиграли. Объяснять почему времени не было, да и Шака, суеверный, как и большинство бейсболистов, с радостью ухватился за возможность воспользоваться моей счастливой битой.

Макферсон покрутил мяч в ладонях, потер о штаны, поправил козырек бейсболки, изготовился и бросил. Я не увидел ни мяча в полете, ни встречного движения биты. Зато услышал, как первый встретился со второй, а мяч после этого контакта улетел в девятнадцатый ряд центральной трибуны. Тут уж я шепнул пару слов тренеру, и все стали выходить на поле с моей битой.

Еще шесть наших бэттеров отбили мячи и сделали круговые пробежки, прежде чем тренер «Демонов» отправил Макферсона в раздевалку (впервые в сезоне), но мы к тому времени уже выигрывали 11:7. Я здраво рассудил, что против других питчеров моя бита уже не так и нужна, и забрал ее до того, как кто‑нибудь успел ее сломать. Как выяснилось, не ошибся. Мы выиграли 11:8.

На следующий день Макферсон вернулся в круг питчера и после его первых пяти бросков мы повели 5:0. Он ушел в раздевалку и больше мы его на поле не видели.

Ту игру мы выиграли, потом две последующие и стали чемпионами. Я нашел Эйнштейна, чтобы поблагодарить его, но он сказал мне, что после трех поражений «Спики II» ставки на исход серии для ставящих на «Спику» составляли тридцать к одному. Он поставил несколько тысяч кредиток и теперь полагал, что получил достаточное вознаграждение за свои труды.

Что же касается Макферсона Железная Рука, то ему в третий раз крупно не повезло на бейсбольном поле. Больше его не взяли ни в одну команду, несмотря на то что мяч после его броска летел со скоростью 303 мили в час.

* * *

– Что с ним стало? – спросил я.

– Насколько мне известно, у него мойка космических кораблей на одной из орбитальных станций Дальнего Лондона, – ответил Большой Рыжий.

– Так вот, значит, как тебе удавалось отбивать его мячи! – воскликнул Ставлю‑Планету О’Грейди. – Будь я проклят!

– Ты видел игру? – спросил Большой Рыжий.

– Я принял ставку Эйнштейна тридцать к одному, – рассмеялся он. – Не сомневался, что твоей команде не выиграть.

– Вот что происходит, когда ставишь против Эйнштейна.

– То же самое обычно происходит, когда ставишь против меня, – ответил О’Грейди.

– Готов спорить, тебе приходилось играть на большие деньги, – предположил Макс Три Ствола.

– Случалось и такое, – согласился О’Грейди.

– Я слышал, ты поставил три сельскохозяйственные планеты против Тамальских драгоценностей, – вставил Никодемий Мейфлауэр.

– А я, помнится, читала, что ты проиграл в карты целую солнечную систему, а следующим вечером отыграл ее, – добавила Сахара дель Рио.

– Истинная правда.