Предельное разрушение, остаток сверхновой, столь массивной, что гравитация сжала звезду в ничто, превратив в поле вещество, из которого не мог пробиться свет. Известные людям законы физики были здесь неприменимы, материя сжималась, устремляясь к геометрической точке, к сингулярности, в которой не существует законов природы. Но никто из них не мог видеть этого. Всепожирающую потенциальную яму могли оставить лишь бесконечно малые волновые утечки. Засасываемая межзвездная материя отдавала энергию в последнем крике отчаяния, прежде чем исчезнуть – навечно?

«А по‑моему, вечность – человеческий предрассудок, и Иные могут объяснить нам природу ошибки», – подумал Бродерсен и сказал:

– В этом эллипсоиде должна располагаться обсерватория, аналогичная той, которую мы уже видели раньше: разве что, клянусь, наделенная проклятой бездной просвещающих отличий. Слетаем! Фон здесь не очень высок, можно чуть задержаться.

– Нет, – настоятельно требовала Джозль. – Нельзя. Надо уходить и немедленно.

– Почему?

– Не могу сказать тебе. Я только чувствую это, Дэн. Мы, голотевты, зачастую имеем дело с предчувствиями. А тут… сила, энергия, сама форма пространства – все слишком странно для меня. Боюсь, здесь нас ждет неудача.

«Если нам не удастся получить новые знания, – дополнило ее самоуважение, – Иные помогут мне вернуться сюда и изучить, но сперва я отыщу их, если я отыщу их».

Глава 41

Прыжок.

И вновь небо усыпали звезды, почти так же густо, как было два прыжка назад; почти все красные от алой крови до розовых лепестков, – но тем не менее кристально четкие. Многие казались менее яркими, чем звезды шарового скопления, однако они затмевали принадлежавших к спиральному рукаву. Это говорило о расстоянии между ними и кораблем. Ни туманностей, ни внешних галактик, ни Млечного Пути. В едином направлении звезд становилось все больше и больше, пока наконец зрение не превращало их в красный шар, символическое и чудовищное подобие солнца.

Т‑машина парила в одиночестве, в световых месяцах от ближайшего астрономического тела. Траекторию ее определяло множество звезд. Размеры цилиндра в два раза превышали те, к которым привыкли путешественники. Гиганта обслуживали двадцать три маяка, разбежавшиеся на сотни тысяч километров.

– Мы возле центра Галактики, внутри облаков, – в голос Джоэль возвратилась уверенность, подобное сну спокойствие. – Здесь значительно больше звезд, чем где бы то ни было, и мы видим сейчас старые, образовавшиеся вскоре после Начала. Возможно, в самом центре существует черная дыра чудовищной величины, которая уже поглотила миллионы светил и продолжает это делать. Если это верно, теперь скорость поглощения сделалась небольшой, потому что радиационный фон за бортом можно считать умеренным. Тогда получается, что мы переместились в наше собственное далекое будущее, а в галактике остались только долгожители карлики.

Лишенный веса на своем командирском сиденье, окруженный общим безмолвием, Бродерсен слышал собственный голос:

– Почему же тогда Ворота не ведут к кому‑нибудь из них? Пиджин сумела бы подобрать слова, способные передать то, что я сейчас чувствую, но в такой миг мой тупой мозг может породить лишь тупое кваканье… даже если бы я не был столь ошеломлен.

– Т‑машины не могут иметь безграничный радиус действия. Необходимы промежуточные станции, они должны располагаться в оптимальных пространственно‑временных положениях. Эта вот обслуживает на порядок величины больше пунктов назначения, чем звезд в галактике. Число маяков и размер Т‑машины, – я уже успела прикинуть, – позволяет мне предположить, что она дает возможность передвигаться очень далеко…

– Это вокзал… узловая станция.