|
Шум, толкотня и запахи оглушили его. Карабанов жевал кишмиш, лез пальцами в бочку с дегтем, с видом знатока стучал ногтем по кувшинам. Из озорства отдернул на одной красотке чадру, плетенную из конского волоса, и в ответ на его дерзость старый повелитель, толстоносый грязный айсор, издал глухое шипение. - Ну, не шипи, - сказал Андрей ревнивцу. - Я вот у тебя эту бирюзу покупаю... Чья-то рука легла ему на плечо: это был Клюгенау. - Не советую покупать, - с усмешкой заметил барон. - Бирюза - камень зловещий. Столетиями она растет на костях людей, умерших от безнадежной любви. Пойдемте-ка лучше со мной и послушаем пение нищих Сатаров! Прислонясь тощей спиной к стене караван-сарая, нищий перс сидел на солнцепеке, раскинув босые черные пятки. Впалый и влажный рот его был полуоткрыт, вокруг него кружились знойные зеленые мухи. Он был одет в русский полушубок, вывернутый шерстью наружу: по голой груди его, бронзовой от загара, медленно струился грязный пот. Лицо сатара было матово-зеленоватым, и узкие персидские глаза томно посмотрели на офицеров. - Восточный соловей, неподражаемый Рубини из Баязета! - сказал Клюгенау и бросил перед певцом монету. Сатар достал из-за спины медную тарелку. Первый звук его голоса был печален и напоминал далекое эхо в горах. Но вот певец оживился, высокая нота, дребезжа и вибрируя, взлетела куда-то к пыльному небу. От напряжения пальцы на ногах сатара широко растопырились. Кадык на его шее, острый и шершавый, круто перекатился под мокрой от пота кожей, и он закрыл лицо тарелкой. - Боже мой! - удивился Карабанов и невольно вздрогнул: в этом напеве он услышал отклик своим желаниям, каждый звук голоса опадал на него, казалось, расплавленными каплями. - C'est etonnant! Mais on n'y peut rien comprendre, - добавил он, повторив по-русски: - Удивительно! Но тут ничего нельзя понять... - Обратите внимание, - сказал Клюгенау задумчиво. - Этот сатар переплетает одну ноту с другой, словно нити в драгоценном хорасанском ковре. И притом, где же тут предел законам человеческого дыхания, если эти нити у него бесконечны? - Я больше не могу, - сказал Андрей и отвел тарелку от лица сатара. Нищий, впавший уже в какой-то экстаз, продолжал свой мотив, и только тут поручик увидел, каких трудов ему стоит пение: лицо сатара было обезображено выражением муки; искривленное и уродливое, оно было почти отвратительно... - Вот тебе еще! - бросил поручик монету нищему и в этот момент увидел Аглаю. Рассеянно озираясь, она пробиралась через толпу, а за ней следовал денщик мужа с громадной корзиной овошей на плечах. Андрей, расталкивая ораву торгашей, кинулся вслед за ней, перехватил за локоть: - Аглая! Я был лишен тебя целых два года. Но сейчас, когда ты рядом, когда ты меня любишь... - Я не люблю тебя, Андрей. Нет. Не люблю. - Это неправда. Я приду к тебе сегодня. - Не смей и думать. Поток людей вертел их в своей толчее и нес куда-то. Андрей не выпускал локтя женщины. - Ну скажи хоть одно слово, - просил он. - Андрей, мой милый, - Аглая остановилась. - Забудь меня... И не смей приходить: я посажу денщика у дверей, и он тебя не пустит!.. День этот прошел в каком-то душном угаре. Вечером принял рапорт от урядника. - Лошади здоровы, - сказал Трехжонный. - А люди? - спросил Андрей. |
