Изменить размер шрифта - +

     - Дали бы лучше мне умереть.
     Врач предупреждал его. Под конец, пока он был еще здесь, она ломала комедию, но до этого, в самой критической точке приступа, схватила валявшиеся ножницы и попыталась вскрыть себе вены.
     Теперь она опять притворялась, но Монда это не трогало. Она настаивала:
     - Почему ты не дашь мне умереть?
     - Спи!
     - Ты прекрасно знаешь, что так я заснуть не могу.
     Тем хуже! Вздохнув, облокотился о чердачное окно, за которым расстилались красные крыши; снизу уже поднимался шум цветочного рынка. В этот час ночной сторож на улице Монторгейль разогревал в клетушке утренний кофе в маленьком голубом эмалированном кофейнике. Пил он его из крестьянской чашки в крупный цветочек. На Центральном рынке вовсю кипела жизнь.
     А позже в течение долгих лет он всегда в одно и тоже время просыпался в двухспальной кровати на улице Балю, выскальзывал из постели, где после его ухода оставалась тощая суровая женщина.
     Пока он тщательно, как делал все остальное, совершал туалет, над головой начинал звенеть будильник, и взрослый юноша, его сын, потягивался в постели, зевал, вставал с противным вкусом во рту и всклокоченными волосами.
     А помирилась ли с мачехой его дочь теперь, в отсутствие отца? Конечно нет. И когда ей нужны деньги, она не знает, к кому обратиться. Смешно. У нее двое детей. Казалось бы, она, как все матери, должна их любить - а может, на деле все это не так? - однако она живет, не заботясь о них, и где-то допоздна задерживается с мужем.
     Впервые после бегства он думал о своих домашних так определенно. Можно даже сказать, что раньше он об этом вообще не думал.
     Он не растрогался. Он замерз. Они проходили перед ним друг за другом, такими, какие есть. Но видел он их иначе, чем раньше, когда встречал чуть ли не каждый день.
     Он больше не возмущался.
     - О чем ты думаешь?
     - Ни о чем.
     - Я хочу пить.
     - Сходить за кофе?
     - Сходи.
     В шлепанцах, в расстегнутой на груди рубашке, он спустился вниз. Пивная была закрыта. Пришлось выходить на улицу. В конце улицы виднелся кусочек моря. Он направился к небольшому бару.
     - Не дадите ли кофейничек кофе и чашку? Я верну.
     - В "Жерлис"?
     К этому уже привыкли. Постояльцы "Жерлиса" частенько ходили за чем-нибудь по соседству, притом в самые неожиданные часы.
     На прилавке, в корзине, лежали теплые рогалики, он съел один, выпил кофе, безучастно поглядывая наружу; потом понес Терезе небольшой кофейник, чашку, два кусочка сахара в кармане и рогалики.
     Ранние прохожие, которые шли навстречу, оглядывались на него, хорошо понимая, что он - человек ночи. Проехал трамвай. Он поднялся в мансарду и догадался, что Тереза вставала, возможно, даже только что поспешно легла в постель, услышав на лестнице его шаги.
     Теперь она стала другой, казалась посвежевшей, потому что на лицо положила слой пудры, оживила румяна на щеках, подкрасила тонкие губы. Подложив за спину подушку, она сидела на кровати.
     Благодарная, она слабо улыбнулась ему, и он сразу все понял. Кофе и рогалики он поставил на стул, так, чтобы она могла достать.
     - Ты добрый... - сказала она.
     Он не был добрым. Она не спускала с него глаз. Они оба думали об одном и том же.
Быстрый переход