|
Всего, что имело значение раньше - оболочка, мякоть, плоть, - больше не существовало; никаких ложных ценностей, почти никаких, а взамен... Вот оно! Об этом больше не стоило говорить ни с Жюли, ни с другими. Впрочем, это и невозможно, потому что невыразимо. - Тебе ничего не надо? - спросила она. - Может, принести кофе? Нет... Да... Все равно. Скорее, нет - и пусть побыстрее оставят его в покое. - Если будут новости, сообщи. Он обещал, Жюли не очень-то верила ему. Наверно, думала, что, когда проснется днем, он уже уйдет с женщиной, которая лежит сейчас на железной кровати. - Ну, пока. Удачи! Она уходила нехотя. Ей тоже не худо бы сообщить ему кое-что, сказать... А, собственно, что? Что она сразу поняла: ничего у них не получится. И хоть она всего лишь простая девушка, но догадалась, что... На повороте лестницы она еще раз подняла к нему голову. Он вернулся в номер, закрыл дверь и вздрогнул, услышав еще хриплый голос: - Кто это? - Одна знакомая девушка. - Твоя... - Нет. Просто приятельница. Тереза вновь принялась рассматривать покатый потолок, а Монд опять сел на стул. Время от времени он вытирал платком кровь с губы, котирую Тереза глубоко прокусила. - Он про запас тебе оставил? - спросила она, не двигаясь, невыразительным, как у лунатика, голосом. - Да. - Сколько? - Одну. - Дай мне ее. - Не сейчас. Она смирилась, будто маленькая девочка. Стала вдруг совсем ребенком и в то же время постарела еще больше, чем днем, когда он увидел ее в городе. Он сам, бреясь перед зеркалом, не раз за эти четверть часа казался себе постаревшим ребенком. Да разве мужчины бывают другими? Они говорят о годах, словно те действительно существуют. Потом замечают, что между временем, когда еще ходишь в школу, нет, даже раньше, когда в кроватку тебя укладывает мать, и моментом, когда ты живешь... Луна светила уже не так ярко, синий цвет неба сменился светло-голубыми красками утра, и стены комнаты теряли мертвенно-бледную безжизненную белизну. - Не спишь? - спросила она снова. - Нет. - Хорошо бы заснуть! Она часто моргала увядшими веками - ей хотелось плакать; похудевшая, она стала просто старой женщиной, от которой почти ничего не осталось. - Послушай, Норбер.. Он встал, ополоснул лицо, стараясь побольше шуметь, чтобы не дать ей говорить. Так было бы лучше. - Ты меня слушаешь? - А что? - Ты очень сердишься на меня? - Нет. Попробуй заснуть. - Не дашь мне вторую ампулу? - Нет. Не раньше девяти утра. - А сейчас сколько? Он забыл, куда положил свои часы, и долго искал их. - Половина шестого. - Спасибо. Она покорно ждала, а он не знал, что делать, куда себя деть. Чтобы отвлечься, слушал привычные голоса гостиницы, с большинством постояльцев которой был знаком. Всех, кто возвращался, он узнавал по голосам, доносившимся до него слабым шумом. |
