|
На лестнице г-н Монд пошептался с врачом. Они остались вдвоем. Он сидел на стуле. В висках у него стучало, временами вдруг начиналось головокружение, и вокруг него, мешая думать, образовывалась какая-то пустота. Иногда, словно от этого ему становилось легче, он повторял: - Спи... Он погасил лампу, но сквозь окно струился лунный свет, и в его холодных лучах Тереза словно преобразилась; он старался не смотреть на нее она выглядела как покойница, с таким же вытянувшимся носом, такая же неземная. Один раз, когда он взглянул на кровать, его пронзила дрожь: перед ним была не Тереза, а его сын Ален - те же черты лица, бесцветные зрачки, стеариновая кожа. В гостиницу возвращались постояльцы. Почти все шаги затихали на нижних этажах. Машинально он считал площадки. Пять... Шесть... На сей раз поднимались сюда. Женщина. В дверь постучали. Он понял: это Жюли. - Входи. Темнота, странные позы обоих - женщина лежит с открытыми глазами, мужчина, стиснув голову руками, сидит на стуле - застали ее врасплох. - Она что... - тихо начала Жюли, но договорить не решалась. - Она что, мертва? Он покачал головой, с трудом встал. Ему надо объясниться. Господи, до чего же все сложно! Он повел Жюли к двери на площадку. - Кто это? Ты ее знал? Мне сказали в "Монико"... Хозяин в ярости. Он пропустил это мимо ушей. - Ты ее знал, да? Он кивнул. И она тотчас все поняла. - Твоя жена? - Первая жена. Она не удивилась. Напротив. Казалось, она всегда подозревала что-нибудь в этом роде. - И что же ты собираешься делать? - Не представляю. - Завтра все начнется сначала. Мы таких видели. - Да. - Кто тебе дал морфий? - Врач. - Пройдет немного времени, и она вновь примется за свое. - Знаю. Он оставил мне одну ампулу. Странно, но слова, фразы, события, сама реальность не имели теперь для него никакого значения. Он ясно чувствовал, что мыслит трезво, сознавал, что на все вопросы отвечает надлежащим образом и ведет себя как нормальный человек. И в то же время он был очень далеко отсюда, скорее, даже очень высоко; на площадке, освещенной запылившейся лампочкой, он видел Жюли в вечернем платье" видел себя самого, взъерошенного, с расстегнутым воротником рубашки. - Ты в крови. - Пустяки. - Это она, да? Ну да! Да! Что здесь особенного? За несколько часов, может быть, за несколько минут, он не мог точно сказать, когда именно он сделал такой невероятный скачок, что смотрел с холодной рассудительностью на мужчину и женщину, шепчущихся в предрассветный час на площадке гостиницы. Разумеется, он не был бесплотным. Он оставался все тем же г-ном Мондом или Дезире, скорее Дезире. Нет, не так! Человеком, который, сам того не сознавая, долго влачил существование, как другие переносят болезнь, о которой не догадывался. Человек среди людей, такой же, как они, толкаясь в шумной толпе, когда лениво, когда яростно, он не знал, куда идет. И вдруг в лунном свете, словно под волшебными рентгеновскими лучами, он увидел жизнь по-другому. |
