|
– Я готов дать слово чести, что останусь здесь. – Вас обвинили в предательстве, а вам должно быть прекрасно известно, что предателям не верят на слово. – Тогда убирайтесь к дьяволу, – сказал Белларион, чем привел Беллуно в неописуемую ярость. Он позвал стражника и приказал ему связать вместе еще и лодыжки арестанта, так что теперь Белларион мог передвигаться по камере лишь короткими прыжками, постоянно рискуя завалиться на бок. Оставшись в одиночестве, он сел на одном из двух стульев, вместе со столом составлявшими всю обстановку холодной сырой камеры, и задумался. Он покачал головой и даже улыбнулся, вспомнив об отказе Беллуно развязать его. «Чтобы выбраться отсюда, я нарушил бы не только слово чести, – подумал он. – И только полный идиот стал бы упрекать меня в этом». Он окинул взглядом голые стены камеры, затем встал, допрыгал до окна, расположенного на уровне его груди, и, опершись о край гранитного подоконника, выглянул наружу. Окно выходило на внутренний двор замка, где бездельничали солдаты Карманьолы, так что путь спасения, если он и существовал, лежал явно не в этом направлении. – Дурачье! – выругался он и запрыгал обратно к стулу. Погрузившись в размышления, он сидел там до тех пор, пока ему не принесли горбушку хлеба и кувшин вина. – Как же я смогу есть и пить? – спросил он своего тюремщика, протягивая ему связанные руки. – Это ваше дело, – услышал он безжалостный ответ. Пользуясь двумя руками как одной, ему с трудом удалось справиться со своим скудным ужином, а затем он провел несколько часов у окна, терпеливо перетирая опутывавшие его запястья веревки о грубый, неровный край подоконника и время от времени делая продолжительные перерывы, чтобы восстановить в руках кровообращение. Когда сгустились сумерки, он принялся кричать что было сил, и вскоре в его камере появился тюремщик. – Если вы торопитесь умереть, синьор, – насмешливо сказал солдат, – то прошу вас набраться терпения. Вас задушат на рассвете. – Неужели я должен сдохнуть, как собака? – яростно напустился на него сидевший за столом Белларион. – Или я так и не дождусь священника, чтобы исповедать свои грехи? – О о! Ах! Священника? – покачал головой стражник и отправился к Карманьоле. Не найдя ни его, ни кого либо из капитанов – все они в тот момент отсутствовали, располагая своих людей в боевых порядках против Штоффеля и его швейцарцев, угрожавших освободить Беллариона силой, – он решил обратиться к принцессе и ее брату. – Мессер Белларион спрашивает священника, – сообщил он юному маркизу. – Почему никого не послали за ним? – воскликнул шокированный Джанджакомо. – Исповедь начнется незадолго до прихода палача, – объяснил ему солдат. – Черт бы вас всех побрал! – приглушенно выругался Джанджакомо. – Немедленно пошлите к Беллариону священника. Пусть кто нибудь съездит за ним. Прошло более часа, прежде чем стражник ввел в камеру к Беллариону высокого худощавого монаха в длинной черной рясе ордена доминиканцев. Стражник поставил на стол фонарь и с состраданием взглянул на Беллариона, по прежнему сидевшего за столом со связанными руками и ногами. Но, едва за ним закрылась дверь, как Белларион резко встал со своего стула, и, к великому изумлению доминиканца, веревки, опутывавшие нуждавшегося в исповеди несчастного, спали словно сами собой. Крепкие руки проворно схватили монаха за горло, так что тот не успел произнести ни звука. У своего уха он услышал яростный шепот: – Если хочешь жить – веди себя тихо. |
