-  Цып-цып-цып-цып…

    Уснул я под скрежет слетевшихся на зов черных ворон.

    * * *

    …Пылающий в бронзовых чашах пунш приятно согревает изнутри. Пламя потрескивает в камельке.

    Я протягиваю копыта поближе к огню, отхлебываю из чаши и говорю сидящему рядом Филимону:

    -  Подкинь еще парочку.

    Филимон, не открывая глаз, согласно кивает, но и не думает шевелиться. Он обмяк в удобном кресле, расположив чашу с пуншем на пузе… До чего здорово отдохнуть после работы!.. Однако огонь в камельке того и гляди погаснет.

    -  Подкинь, говорю, парочку, - повторяю я. - И вон того, жирненького…

    Филимон зевает, потягивается. Капля пунша падает к ножке кресла, вспыхивает синим огоньком и гаснет. Кряхтя, я поднимаюсь с кресла… и тут же опускаюсь обратно. Устал как собака!.. Расслабился так, что лень даже шаг сделать по направлению к сложенным поленницей грешникам, заранее приготовленным на растопку. Грешники, как известно, в адском пламени горят, но не сгорают; в качестве топлива их можно использовать бесконечно, только периодически менять, чтобы огонь был ровным и не угасал.

    -  Эй! - окликаю я облюбованного жирненького грешника. - Будь другом, залезь сам в камелек.

    -  Ну да, как же! - отвечает он. - Вчера всю ночь в одиночку тлел, вашу братию бесовскую обогревал! Почему снова я?! Поленницу ковырни - там еще не бывших в употреблении до черта!.. Извините за выражение.

    -  Во нахал! - приоткрывая правый глаз, вяло возмущается Филимон. - Ему доверие оказывают, а он нос воротит…

    Бронзовая чаша на его пузе наклонилась слегка, и капельки пунша синими вспышками капают на каменный пол - туп, туп, туп… Надо бы сказать Филимону, чтобы чашу-то ровнее поставил и не переводил даром ценный продукт! Но веки сами собой смыкаются, в голове мутнеет… Засыпаю, засы… И Филимон умолк… Только огонь в камельке потрескивает… да продолжает ворчать жирный грешник наверху поленницы… да пунш на пол по капельке - туп, туп, туп…

    * * *

    Туп-туп-туп…

    Я открыл глаза, рывком приподнявшись на лавке. Конечно, никакого Филимона… Пламя, правда, потрескивало, разгораясь, но не в камельке, а в печке. Бабка Заманиха, подоткнув подол, гремела чугунками. За открытым окном голубели сумерки.

    Полдня проспал… Надо же - даже сон видел! И так явственно, будто это вовсе и не сон был, а самая настоящая действительность… Наверное, отпуск пора брать - домой что-то тянет… В ушах умиротворяюще звучало: туп, туп, туп…

    Я свесил ноги с лавки.

    Вот удивительно - проснулся, а все равно «туп-туп» слышу!.. Оглянувшись (Заманиха, заметив, что я проснулся, вежливо пожелала мне «доброго здоровьичка»), попытался определить природу странного звука, словно вынесенного мною из пространства сновидения. Подошел к открытому окну и обомлел.

    Опричник -тот самый, которого я напугал в лесу, - натуральный опричник в черном кафтане и с саблей на боку! - довольно мирно сидел на траве и толок что-то в низкой ступе. «Туп-туп-туп», - стучал медный пестик.

    Я даже вскрикнул от изумления, но опричник на меня не обратил никакого внимания, размеренно продолжая свою работу.