– Хотят ставить вторую пьесу. И не только в театре, потом будут делать фильм.

– И ты удивлена? Я давно говорил об этом. Мне только одно непонятно – почему они тянули так долго? – Чтобы продать вторую пьесу, понадобился почти год. Вдруг Олли с беспокойством спросил: – Когда они предполагают начать работу?

Беттина посмотрела на него, не скрывая своей радости.

– Нортон очень благоразумен. Он объяснил продюсерам, что я в положении, поэтому они согласились подождать.

– Сколько?

– До октября. – Ребенок должен был появиться на свет в июле. – В контракте оговаривается, что я пробуду в Нью‑Йорке не больше трех месяцев. – И, озабоченно посмотрев на Олли, Беттина добавила: – Ты сможешь взять отпуск?

– Если потребуется, – уверенно сказал Оливер. – А можно брать с собой такую кроху?

– Конечно, ему исполнится к тому времени два месяца.

– Не ему, а ей, – поправил Олли. Он не переставал говорить, что хочет девочку. – Сын у меня уже есть, – объяснял он, с гордостью глядя на Александра. Вот еще почему он уговаривал Беттину выйти замуж – ему хотелось усыновить Александра и дать ему свое имя, однако Беттина по‑прежнему не соглашалась.

– Так даже интереснее, – говорила она, – у всех у нас разные фамилии: Дэниелз, Пакстон и Филдз.

– Звучит как название адвокатской конторы, – смеялся Оливер, но Беттина оставалась тверда в своем решении.

Беттина сидела, о чем‑то задумавшись. Наверно, о пьесе. Оливер улыбнулся, глядя на нее.

– А когда запускают фильм?

– После Рождества. Это примерно на полгода, то есть до июня. Так что мне предстоит месяцев девять работы.

Тревога не оставляла Оливера.

– А не трудновато ли сразу после рождения ребенка?

– Почему сразу? Два месяца я буду отдыхать. Потом бывает не так уж трудно, можешь поверить мне на слово.

Беттина все‑таки побаивалась родов, но Оливер все время был рядом с ней. Они вместе ходили на занятия по предродовому тренингу, даже в кабинет врача всегда входили вместе. Олли так долго ждал этого события, что теперь не желал упустить ни одного момента. В сорок четыре он готовился стать отцом. Быть может, в первый и последний раз в своей жизни.

А Беттина думала не только о ребенке. Она жила также мыслями о новой пьесе, и только в последние месяцы беременности пьеса начала отходить на второй план. Ей все больше хотелось проводить время с Олли, спокойно сидеть в теньке, наблюдая, как во дворе играет Александр. Она рано ложилась спать, не жаловалась на аппетит, читала очень мало. Казалось, что мозг ее отдыхает. Она не думала о покорении новых высот, не звонила Нортону, не заботилась о делах. Вместо этого она готовилась к очень важному событию, нацелив себя лишь на него. Оно поглотило все остальные стремления. За два дня до родов из Сан‑Франциско прилетела Мэри. Детей она оставила со своей матерью, а Сета отпустила с друзьями в поход. Олли и Беттина встречали ее в аэропорту.

– Конечно же, мне лучше побыть с тобой, чем сидеть в палатке. Как живешь? – спросила она, с улыбкой глядя на Беттину.

– Как растение. Ем да сплю. Ничего не пишу. Наверно, не сочиню больше ни одной пьесы.

Но сейчас ее это не волновало. Она думала только о том, что ей вот‑вот предстоит отправиться в родильный дом. Даже на Оливера в эти дни она не обращала внимания. Все мысли – о своем животе и находящемся там ребенке. Странное, необычное, сосредоточенное только на себе существование. Олли все понимал, тем более что доктор предупредил его – в последние дни именно так и будет.

– Что говорит врач?

– Ничего, особенного.