— Мы квиты, — сказал он, поднимая книгу и пьесу, — отличная утренняя работа, господа.

По пути в Эддл-Хилл мы смеялись. Кемп обнял моего брата за плечо. 

— Хороший ты человек, Уилл! — громогласно объявил он. — Хороший человек!

— Несмотря на Питера? — спросил брат.

— Возможно, это и маленькая роль, — сказал Кемп, — но я что-нибудь придумаю.

— Тогда давайте сделаем что-нибудь из сегодняшней пьесы, — сказал брат.

И мы сделали. Последняя репетиция, казалось, была наполнена энергией драки, энтузиазмом, смехом, который эхом отдавался на Эддл-Хилл. Мы люди лорда-камергера, и никто не смеет изгадить наше представление.

В большой зал прибыли первые гости. Они приходили маленькими группами, разодетые в шелка, атлас и меха, смеялись и болтали, с облегчением покинув часовню, где, очевидно, замёрзли, потому что всех тянуло к широкому очагу. Я глядел вниз с галереи менестрелей, рассматривая шляпы с перьями и усыпанные драгоценностями диадемы. Уолтер Харрисон, великолепный в чёрном одеянии дворецкого с золотой цепью, хлопнул в ладоши, вызывая слуг.

— Вина гостям, — сказал он, — немедленно!

— О господи, — произнес Фил, — пьяная публика. С тем же успехом можно снова сыграть для них «Прекрасную Эм».

Уолтер Харрисон повернулся и посмотрел на галерею. 

— Музыку, — крикнул он, — давайте музыку.

— Пусть будут музыканты, — сказал я и резко дернулся от хлопка по спине со стороны Фила.

Я спустился вниз.

— Теперь уже недолго, — сказал брат, когда я снова вошёл в артистическую.

— Господи боже, — молился Джордж Брайан.

— Не в добрый час я при сиянье лунном надменную Титанию встречаю! — снова и снова бормотал Джон Хемингс, прерываясь лишь, чтобы поцеловать заячью лапку, болтавшуюся на серебряной цепочке на шее.

— Разве она не воняет? — спросил Уилл Кемп.

— Не хуже тебя.

— Господа! — вмешался Алан Раст. 

Гул гостей в большом зале становился всё громче. Мальчики, играющие женщин и девочек, сидели на скамейке, а Джин и Сильвия покрывали их лица, грудь, руки и ноги свинцовыми белилами. Белила содержали жемчуг, так что при свечах кожа сияла. Одному за другим подкрашивали губы красным, капали в глаза белладонну и затемняли веки сажей, смешанной со свиным жиром.

— Мне нужно отлить, — простонал Томас Поуп.

— Ты мочился пять минут назад! — сказал Генри Конделл.

— Я хочу ещё.

— Мочись в ведро Джорджа, — предложил Алан Раст. 

Джордж, отставив ведро, дотронулся до потолка. Ещё одно суеверие.

— Пора зажигать свечи? — спросил Ричард Бёрбедж, потягиваясь.

— Нет ещё, — сказал брат.

— Господи боже, — простонал Джордж Брайан. Он не мог дотянуться до потолка.

— Прыгай! — сказал Уилл Кемп, и Джордж прилежно прыгнул, пальцем коснувшись балки.

— Уже скоро! 

Джон Хемингс схватился за свою заячью лапку.

— Королева пока не в зале, — сказал Алан Раст. Он смотрел на центральный вход.

Смех из зала стал громче. Я приник вместе с Растом к щелке, чтобы взглянуть сквозь занавес. Гости заняли свои места, а слуги разливали вино. На сцене было темно. Народ продолжал смотреть на неё, но видел лишь два тяжёлых занавеса, свисавших с галереи менестрелей, один закрывал правую треть сцены, а другой — оставшуюся. На каждом занавесе была изображена пара белых колонн, стоявших с другой стороны нарисованной ниши, в которой располагалась нарисованная статуя. Занавес изображал для публики зал афинского дворца и скрывал накрытые марлей деревца граба.