Взошла новая луна.

Нас мучила тревога. Ни разу мы не репетировали пьесу так долго, ни разу не видели, чтобы на это тратилось столько денег, и ни разу так не нервничали перед представлением. От нас многого ожидали, по крайней мере, ожидала супруга лорда-камергера, а публику, перед которой мы играли, трудно было чем-то удивить. Многие уже видели «Прекрасную Эмилию» и наверняка недоумевали, за что лорд Хансдон снова наказывает своих гостей. Они уже вытерпели свадебную церемонию, вытерпели проповедь епископа, а теперь должны были терпеть ещё и нас, и если бы не присутствие королевы, а все в зале знали, что она любит представления, то разговоры совершенно заглушили бы начальные реплики Джорджа Брайана. Некоторые гости всё ещё шептались, когда герцог Тезей произнёс свои первые слова, но разгневанный взгляд её величества быстро заставил их замолчать. Даже слуги, разносившие лакомства, засахаренные фрукты и вино, не смели пошевелиться.

Мы начали позже почти на два часа. Некоторые говорили, это потому, что лодке королевы пришлось ждать стоячей воды, прежде чем идти под мостом, другие винили проповедь епископа, а Уилл Кемп, основываясь лишь на собственных умозаключениях, утверждал, что невеста упала в обморок в ожидании потери девственности. Мой брат пытался успокоить актёров, сказав, что все свадьбы начинаются с опозданием.

— Вот почему мы вступаем в брак в спешке, — добавил он. 

Никто даже не улыбнулся.

Я вспомнил его свадьбу. Мне было восемь лет, и я восхищался им. Отец, мать и я в холодный ноябрьский день пошли в церковь в Графтоне. Мы все оделись в самое лучшее, а брат надел новый чёрный камзол. Тогда у него были длинные волосы, и мама сказала, какой он красивый мальчик. А он и правда был почти мальчиком, всего восемнадцать лет, а Энн, его невеста — на восемь лет старше. Она была в бледно-сером льняном платье, в распущенные волосы вплетены веточки падуба с ягодами. Юбки обтягивали маленький округлый живот, и маленький животик, хотя я долго этого не понимал, стал моей племянницей Сусанной. В церкви было всего восемь человек, девять, если считать Сусанну. Церемония закончилась, едва успев начаться, и мы вернулись в Стратфорд вместе с Энн, ворчащей из-за раскисших от ливней полей, хотя добрались до Хенли-стрит ещё до ливня.

— Ну вот, — сказала мама, занимая обычное место за кухонным столом, — дело сделано.

Джорджа Брайана вырвало во время долгого ожидания.

— Господи, боже мой, — продолжал он бормотать, дёргая ногой. 

Помогавшая Джин Сильвия с ужасом смотрела, как его рвет в деревянное ведро между ног.

— Он болен? — спросила Сильвия.

— Он всегда такой, — сказал я.

— Господи, боже мой, — опять повторил Джордж. 

На нём был великолепный камзол лорда Хансдона из тёмно-синего бархата, отделанный на воротнике и манжетах рысьим мехом. И берет из тёмно-синего бархата с меховой отделкой и двумя чёрными перьями из шляпы, украденной мной у де Валля. На его шее висела золотая цепь с медальоном. Он играл герцога Тезея, его трясло и рвало.

Джон Хемингс шагал по артистической, иногда останавливаясь, чтобы выглянуть сквозь занавес, закрывающий выходы на сцену, но видел в зале лишь слуг, расставляющих тарелки и кубки. Я слышал, как он бормочет свою начальную реплику:

— Не в добрый час я при сиянье лунном надменную Титанию встречаю!

Он играл Оберона, царя эльфов, и был в чёрных штанах, рубашке и плаще из настоящей золотой парчи. Плащ был жёстким из-за золотой проволоки, вплетённой в шелковые нити. Ткань взяли от балдахина над кроватью леди Энн Хансдон, и Сильвия превратила его в плащ, добавив окантовку из чёрного атласа, на котором вышила белые звёзды.

— В нём нельзя садиться, — предупредила она Джона, — потому что он сомнётся и так и останется мятым.