Кемп усилил сцену, придавая каждому жесту выразительности, и корчил рожи, подчеркивая глупость слов. 

— Я вижу голос! — воскликнул он, вытаращив глаза, — дай взгляну я в щёлку, — он зашагал тяжёлыми шагами к стене, наклонился, оттопырив зад, и повернул изумлённое лицо в сторону двора, — увижу ль Фисбы я прекрасный лик? О, Фисба!

Я ахнул от радости, снова скрестил руки, закрутился, принял застенчивый вид и заговорил ещё более высоким голосом. 

— Ты ли к щёлке там приник? Я думаю...

Кемп вытянул губы и просунул их через руку Коули, а затем издал животный, голодный рык.

— Целуй сквозь щель: уста твои так сладки!

Я бросился к «стене», остановился и поцеловал руку. 

— Целую не уста, — простонал я, — дыру в стене!

Все на сцене засмеялись. Уилл Кемп выпрямился.

— Может, вместо уста пещеру? — предложил он моему брату.

— Пещеру?

Кемп сымитировал женский голос, похожий на мой.

— Целую я дыру в стене, — пропищал он, — а не твою «пещеру»!

Опять раздался смех. 

— Так лучше, — согласился мой брат, — но лорда-камергера трудно будет в этом убедить. И его жена не согласится.

— Верно подмечено, Уилл, верно подмечено! — Впервые Уилл Кемп не спорил. — Оставь как есть, — сказал он мне.

Несколько мгновений спустя Уилл Кемп снова задумался о небольшом изменении пьесы. Это была сцена его смерти. Он ошибочно полагал, что Фисба уже мертва, и поэтому снова и снова ударял себя мечом. Его смерть, конечно же, всех рассмешила. Он вонзал меч так часто, так театрально, извиваясь и падая, затем снова поднимался и снова падал. Последние слова Пирам произносил, задыхаясь в смертельных муках.

— Несчастный, умирай... — продекламировал он и остановился, очевидно, потеряв нужные строчки.

Он нахмурился, явно не в силах вспомнить или найти следующее слово. Он хмурился над страницей в поисках слова и молчал, пока, наконец, суфлёр Исайя Хамбл не подсказал ему.

— Там ещё «ай», — Уилл.

— Ай! — взревел Уилл.

И мы все засмеялись, как он и ожидал. Рассмеялся даже мой брат, который мог рассердиться из-за того, что Уилл Кемп переделал его слова. 

— Мы это запишем, — сказал он, — спасибо, Уилл.

— Ага, — произнёс Уилл Кемп, — мы молодцы!

Наши лица горели нетерпением. Пьеса захватила нас, мы знали, что её хорошо воспримут, и уже ожидали смех публики, аплодисменты, волнение зрителей.

А люди за рекой хотели украсть её у нас.

На следующий день пошёл дождь. И через день. Он лил неустанно, заливая потоками улицы и каскадом спускаясь с лондонских крыш. Так похолодало, что на третий день дождь превратился в мокрый снег, его принес кошмарный северный ветер. «Театр» закрыли. Иногда мы играли в плохую погоду, хотя, как правило, старались поскорее закончить, если начинался дождь, но при таких холодных порывах ветра играть было невозможно, и поэтому флаг не развевался над башней, а фанфары не созывали публику на Финсбери-филдс.

Я хотел остаться дома, спуститься в комнату отца Лоуренса и дрожать перед его камином, но ещё больше хотел увидеть Сильвию, и поэтому выдумал предлог. Увидев, что облака сгущаются, предвещая дождь, Алан Раст объявил, что труппа будет репетировать заключительные сцены в Блэкфрайерсе.

— В понедельник, — сказал он, — начнём с придворных. Это герцог Тезей, Ипполита, четыре любовника и Филострат.