К тому времени, когда он вернулся на «Афину», Сара крепко спала. Раздраженно ворча, Ирв ушел в лабораторию проявлять пленки, почти не думая о том, что ему предстоит на них увидеть. Мысли у него были заняты совершенно другим.

Трое самцов‑скармеров стояли около «Циолковского» и смотрели вверх, на дверь, к которой уходила болтающаяся у земли цепная лестница.

– Грязные оборвыши. Натуральные нищие, – сказал Лопатин, глядя в иллюминатор.

– Да, – лаконично ответил Ворошилов. Лопатин удивился бы, услышь он от химика нечто большее. Вечный молчун Ворошилов… Если кто и сохранит здравый рассудок на протяжении почти трехлетней экспедиции, так это он. «Хотя, может быть, он просто настолько не в своем уме, что кажется самым умным», – подумал Лопатин, искоса взглянув на химика.

Между тем стоявшие внизу аборигены действительно выглядели нищими, убогими попрошайками. Каждый из них протягивал к «Циолковскому» сразу по нескольку рук, явно что‑то выпрашивая. Лопатин включил внешний микрофон. Он не далеко прошел в изучении местного языка, но слова, которые выкрикивала маленькая шайка внизу, понял без труда.

– Дай! Пожалуйста, дай!

Лопатина мутило от местных оборванцев. Он давно шуганул бы их так, что они начали бы обходить «Циолковского» за километр, но директивы из Москвы были предельно ясны: никаких враждебных действий по отношению к аборигенам. А Лопатин привык подчиняться директивам беспрекословно. Но заставить себя выйти к троице шестируких, шестиногих и шестиглазых уродцев он не мог.

– А может, вы с ними пообщаетесь, Юрий Иванович?

– Да, – снова сказал Ворошилов. Потом молча вынул из ящика несколько предназначенных для обмена инструментов, открыл внутреннюю дверь воздушного шлюза и вошел в него. Лопатин закрыл за ним дверь и взял минервитянских люмпенов под прицел бортового пулемета. Подстраховаться никогда не помешает.

Завидев Ворошилова, аборигены отпрянули. Лопатин догадался, что они, вероятно, до сих пор только слышали о пришельцах от сородичей, но еще ни разу их не видели. Один из самцов издал пронзительный контральтовый возглас, которым могла бы гордиться любая героиня мексиканских или бразильских мыльных опер.

– Вы хотеть что? – спросил химик, спустившись вниз.

Напуганные его низким голосом, двое аборигенов отступили еще на пару шагов. Третий, видимо самый храбрый, остался на месте и повторил:

– Дай! Пожалуйста, дай!

– Вот, – стянув с руки перчатку, Ворошилов достал из кармана нож и вытащил лезвие. Минервитянин снова крикнул, на этот раз восхищенно, как показалось Лопатину.

Видя, что их товарищ получил подарок, двое самцов осторожно подошли поближе. Один. из них выбрал нож, другой – долото с прозрачной плексигласовой рукояткой золотистого цвета.

– Горячий желтый лед! – воскликнул абориген, поднеся к глазу рукоятку инструмента и посмотрев сквозь нее.

Налюбовавшись подарками, попрошайки в знак благодарности Ворошилову, как по команде, сделались короткими и толстыми и, похоже, были настолько счастливы, что даже не испугались, когда химик поклонился в ответ. Лопатин успел заметить, что обычно это странное с точки зрения минервитян телодвижение повергало новичков в ужас и заставляло их улепетывать прочь со всех шести ног.

– Что вы делать с инструменты я вам дать? – спросил Ворошилов; все члены экипажа давно заметили, что с минервитянами он был более словоохотлив, чем с людьми. В такие моменты тонкие черты лица химика, бледнея, как бы светились, а в голосе появлялось нечто похожее на присущие любому существу из плоти и крови эмоции.