Джон настолько увлекся Валентиной, что даже перестал хлебать бокал за бокалом – такое с ним бывало редко. Оркестр заиграл вальс, и Джон пригласил Валентину на танец.

– Это не проститутка? – спросил Рептон у Решетникова.

– У нас в стране давно покончили с проституцией, – ответил он. – Ис безработицей тоже.

В результате все напились.

– Ирландцы – это английские русские! – веселился Крис.

– Русские – это антианглийские ирландцы! – шумел Джон.

А потом, обнявшись, они пели вдвоем народную песню, и Валя тихо им подпевала.

Джон поехал провожать Валентину, жившую в двухкомнатной квартирке на Ленинском проспекте, у подъезда он уговаривал ее пригласить его на кофе, что девушка понимала буквально и говорила, что дома у нее только чай, наконец она сдалась и в буквальном, и в переносном смысле слова.

По прибытии Джона в Москву Рептон, преисполненный чувством благодарности, поселил спасителя в своей просторной квартире. С утра Джон раскладывал пленки и записи, несколько часов корпел над своим романом, затем расслаблялся, а вечером, как правило, принимал лошадиную дозу спиртного, что, впрочем, не особенно на него действовало, общался с Валентиной и даже пару раз попал с нею в Большой театр.

Вскоре Брайен, Рептон, Решетников и Валентина махнули в солнечный Крым, где жили в коттеджах КГБ прямо на берегу моря. По утрам им на стол неизменно ставили большую плошку с зернистой икрой и несколько бутылок шампанского. Важным визитерам предоставили черную «Чайку», и простые крымчане с трепетом смотрели на пассажиров, принимая их за большое партийное начальство. Однажды они случайно остановились в деревушке, чтобы сменить проколотое колесо, и зашли в ветхую избу.

– Сколько в этой избе живет человек? – спросил Рептон, все еще познававший прелести социализма.

– Да десять человек, милок, – ответила бабка с опухшими ногами.

– Это не типичная деревня, – строго сказал Решетников.

Впрочем, Брайена в отличие от Рептона все эти контрасты социализма совершенно не волновали.

– Я давно понял, что русские живут в говне, – заметил он в машине. – В конце концов, это их дело. Можно жить, как здесь, без утепленных клозетов, но я не понимаю, как можно жить без пабов?

Встречи с Валентиной по вечерам были ласковы, как воды Черного моря.

– Я люблю тебя, я хочу жениться на тебе! – говорил он.

– Я тоже люблю тебя! – говорила она вполне искренне.

– Мы уедем в Ирландию, я опубликую книгу, получу много много денег, и мы купим дом…

– Тебя там снова посадят в тюрьму. Разве мы не можем быть счастливы здесь?

– Я подохну тут от скуки, эта страна – не для меня.

Вернувшись в Москву, Джон начал пить по черному и порой вступал в дискуссии с Рептоном.

– Я задыхаюсь в этой гребаной стране! – жаловался он. – Когда я говорю на улице по английски, от меня шарахаются, как от прокаженного. Твой говенный КГБ за мною следит! Зачем? И почему я, свободный человек, должен докладывать о каждом своем шаге?

– Все таки мы на особом положении, Джон, англичане могут нам отомстить.

– Да клал я на них, на твое МИ 6! И вообще, мне все обрыдло и я хочу домой!

– Но, Джон, подумай, что ожидает тебя, не будь неразумным ребенком… – урезонивал его Рептон. – Ты попадешь в тюрьму!

– А разве я сейчас не в тюрьме? Разве эта золоченая клетка не тюрьма?!

– Не делай глупости, Джон!

– Ты очень изменился, Крис. Ты стал таким же сраным коммунистом, как и все в КГБ. Неужели ты не видишь, что вокруг одни рабы?

– Тебя не выпустят, Джон.

– Тогда я наложу огромную кучу прямо у памятника Дзержинскому! – разозлился Брайен и ушел к себе в комнату.