Много лет прошло, прежде чем я стал товарищем Герберта; но я счастливо жил с ним и его женой, и жил умеренно, платил свои долги и вел постоянную переписку с Бидди и Джо. Но прежде, чем я стал третьим товарищем, хозяин Кларикер выдал меня Герберту и разсказал ему, как я дал денег и устроил счастье своего друга.

Герберт был столь же тронут, как и удивлен, и дружба наша с этим дорогим человеком стала еще крепче. В заключение я не хочу оставить читателя под таким впечатлением, будто бы мы много зарабатывали торговлей и загребали груды денег. Мы вели небольшое дело, но работали честно и нашей удачей были обязаны бодрой и смышленной предприимчивости Герберта; я часто удивлялся, как мог я думать, что он неспособен к делу, пока в один прекрасный день меня не озарила мысль, что, быть может, неспособность таилась вовсе не в нем, а во мне самом.

ГЛАВА XXII

В продолжение одиннадцати лет я не видел ни Джо, ни Бидди, хотя думал о них очень часто. Но вот, в один декабрьский вечер, час или два спустя по наступлении сумерек, я тихонько взялся за ручку старой кухонной двери. Я так тихо дотронулся до нея, что меня не слыхали, и я заглянул в кухню, никем не замеченный. На старом месте, в кухне у очага, такой же загорелый и сильный, как и всегда, хотя слегка поседевший, сидел Джо и курил трубку, и там же в углу, загороженный ногою Джо, сидел на моем собственном кресле — я сам!

— Мы назвали его Пипом в честь твою, дружище, — сказал Джо в восторге, когда я сел на другой стул около ребенка, — мы надеялись, что когда он вырастет, то будет похож на тебя, и думаем, что так я будет.

Я тоже так думал и взял его с собой на прогулку на другой день утром, и мы много разговаривали, отлично понимая друг друга. Я сводил его на кладбище и посадил на знакомую гробницу, и он показал мне плиту, которой была покрыта могила Филиппа Пирипа, покойнаго прихожанина здешняго прихода, а также его жены Джорджианы.

— Бидди, — сказал я, когда разговаривал с нею после обеда, в то время, как ея маленькая девочка лежала у нея на коленях, — вы должны отдать мне Пипа, или, по крайней мере, поручить его мне на время.

— Нет, нет, — мягко отвечала Бидди. — Вы должны жениться.

— Тоже самое говорят Герберт и Клара, но не думаю, чтобы я когда-нибудь женился, Бидди. Я так сжился с ними, что вряд ли это возможно. Я уже стал пожилым холостяком.

Бидди поглядела на своего младенца и поднесла его ручку к своим губам, а затем протянула мне добрую, материнскую руку, которою только что держала ручку младенца. Было нечто весьма красноречивое в этом движении и в легком прикосновении обручальнаго кольца.

— Милый Пип, — сказала Бидди, — уверены ли вы, что не тоскуете по ней?

— О, нет, и не думаю, Бидди.

— Скажите мне, как старому, старому другу. Вы совсем позабыли ее?

— Милая Бидди, я ничего не позабыл из своей жизни. Но мои мечты разсеялись, Бидди; да, разсеялись!

Тем не менее я знал, когда говорил эти слова, что тайно намеревался посетить то место, где стоял старый дом. 'Да, я посетил его в тот же вечер, один, в память ея. Да, именно. В память Эстеллы.

Я слыхал о нея, что она ведет крайне несчастную жизнь, и что она разехалась с мужем, который обращался с нею очень жестоко и прославился, как смесь гордости, скупости, грубости и низости. Потом я слышал о смерти ея мужа; он упал с лошади, которую нещадно бил. Она овдовела года два тому назад; но могла вторично выйти замуж.

У Джо обедали рано, и у меня было много свободнаго времени и не нужно было торопиться, чтобы поспеть на прогулку к старому дому до наступления темноты.