Некрасивая женщина была она, сестра моя; и мне вообще казалось, что она и женила на себе Гарджери «от руки». Джо был белокурый человек с льняными кудрями по обеим сторонам гладкаго лица и такими бледно голубыми глазами, что они как будто сливались с белками. Он был кроткий, добродушный, добронравный, обходительный, придурковатый, милейший человек — род Геркулеса по силе, а также и по слабости.

Сестра моя, м-с Джо, черноволосая и черноглазая, обладала таким красным лицом, что мне иногда казалось, что она моется теркой, вместо мыла. Она была высока и костлява и почти не снимала фартука из грубаго холста, завязаннаго позади двумя тесемками, с четырехугольным твердым нагрудником, утыканным булавками и иголками. Она ставила себе в большую заслугу, а мужу в большую вину, что ходила почти постоянно в этом фартуке.

Кузница Джо прилегала к нашему дому, деревянному, — как и большинство домов в той местности и в те времена.

Когда я прибежал с кладбища домой, кузница была уже заперта, и Джо сидел один в кухне. Джо и я были товарищами в беде и всегда предупреждали друг друга о грозящей нам расправе, и в ту минуту, как я, приподняв щеколду от двери и заглянув в кухню, увидел его как раз напротив двери в углу у очага, он встретил меня таким предостережением:

— М-с Джо уже раз двенадцать справлялась о тебе, Пип. Она и теперь вышла позвать тебя, что уже составит чортову дюжину.

— Неужто, Джо?

— Да, Пип, — сказал Джо, — а хуже всего то, что с нею щекотун.

При этом зловещем известии, я стал крутить единственную пуговицу у жилета и в большом смущении уставился в огонь. Щекотун была трость, гладкая от частаго прикосновения к моем телу.

— Она давно ушла, Джо?

Я всегда обращался с ним, как с большущим ребенком и моим ровней.

— Да как тебе сказать, Пип, — отвечал Джо, взглядывая на голландские часы:- пожалуй, минут пять будет, как она вышла в последний раз. Да вон она идет назад! Скорее, дружище, схоронись за дверь.

Я последовал его совету. Сестра моя, м-с Джо, широко распахнула дверь и заметив, что она почему-то не растворяется как следует, немедленно угадала причину и пустила в ход щекотуна без дальнейших околичностей. Затем швырнула мною в Джо, — я часто служил ей метательным орудием при супружеских расправах, — а Джо, довольный, что завладел мною, какою бы то ни было ценой, толкнул меня за камин и спокойно загородил длинной ногой.

— Где ты пропадал, мартышка ты этакая! — сказала м-с Джо, топая ногой. — Сейчас сказывай, куда это ты бегал; я чуть не умерла от безпокойства и усталости; смотри, я вытащу тебя из угла, хотя бы вас было пятьдесят Пипов и пятьсот Гарджери.

— Я был на кладбище,- отвечал я, плача и потирая ушибленное место.

— На кладбище! — повторила сестра. — Если бы не я, давно бы уже лежать тебе на кладбище. Кто выкормил тебя «от руки»?

— Вы, — отвечал я.

— А зачем я это сделала, хотела бы я знать, — воскликнула сестра.

Я захныкал:

— Не знаю.

— И я не знаю, — отвечала сестра. — Знаю только, что если бы начать сызнова, то я бы больше этого не сделала. Могу поистине сказать, что с тех пор, как ты родился, я не снимала с себя этого фартука. Уж довольно тяжко быть женой кузнеца, да еще такого как Гарджери в придачу, а тут еще воспитывать тебя, не будучи вдобавок твоей матерью.