— Он проглотил хлеб, не жуя? — закричала сестра.

— Ты знаешь, дружище, — продолжал Джо, глядя на меня, а не на м-с Джо, и все еще держа кусок хлеба за щекой:- мне самому случалось глотать куски, не разжевав их, когда я был твоих лет… и частенько; но такого большого куска, как твой, Пип, нет, такого мне никогда не случалось глотать; я дивлюсь, как ты не подавился.

Сестра накинулась на меня и стащила с места за волосы, проговорив страшныя слова:

— Пойдем, я дам тебе лекарства.

Какая-то медицинская бестия пустила в ход в те дни дегтярную воду, в качестве превосходнаго врачебнаго средства, и м-с Джо всегда держала ее про запас в шкафу, веря в то, что она так же полезна, как противна. В обыкновенных случаях меня так усердно пичкали этим любезным снадобьем, что я чувствовал, как от меня разит дегтем, точно от только что выкрашеннаго забора.

Сегодня в виду необычайности происшествия потребовалось не менее литра этой микстуры, которая и была влита мне в горло, для моей вящей пользы, при чем м-с Джо засунула мою голову под мышку, точно сапог в тиски. Джо отделался полулитром, который его заставили выпить (к его великому неудовольствию, в то время как он медленно жевал и размышлял у огня), «потому что его покоробило». Судя по себе, я мог поручиться, что если не до, то после приема лекарства его уже наверное «покоробило».

Совесть — страшная вещь, когда она грызет взрослаго человека или ребенка; но когда у ребенка на совести есть еще другая тайна, скрытая в его штанине, то это — могу засвидетельствовать — просто мученье. Виновное сознание, что я готовлюсь обокрасть м-с Джо (мне совсем не приходило в голову, что я обокраду Джо, так как я не считал его хозяином), в связи с необходимостью постоянно придерживать рукой ломоть хлеба, когда я сидел, или когда меня зачем-нибудь отсылали из кухни, чуть не свело меня с ума.

Был канун Рождества, и я должен был от семи до восьми часов вечера мешать медным пестиком тесто для праздничнаго пирога. Я мешал его, чувствуя в кармане тяжесть спрятаннаго ломтя, и это напоминало мне человека со скованной ногой. На мое счастие, мне удалось наконец ускользнуть из кухни, и я спрятал ломоть в моей спальне, помещавшейся на чердаке, и совесть моя на время замолкла.

— Ах! — сказал я, когда, окончив мешать тесто, сидел и грелся у камина перед тем, как меня отошлют спать, — ведь это палят из пушки, Джо, неправда ли?

— Ах! — отвечал Джо. — Другой каторжник убежал.

— Что это значит, Джо? — спросил я.

М-с Джо, которая всегда брала на себя всякаго рода обяснения, досадливо проговорила: — Беглый! беглый! — Она давала обяснения в роде того, как давала лекарство.

В то время, как м-с Джо наклонилась над шитьем, я сложил рот в форме вопроса: «что такое каторжник?» А Джо сложил рот, как бы для самаго хитроумнаго ответа, но я ничего не разобрал, кроме одного слова: «Пип!»

— Прошлою ночью, — громко сказал Джо, — после заката убежал каторжник. И они палили в пушку, чтобы предупредить об этом. А теперь палят, чтобы предупредить, что и другой убежал.

— Кто палит? — спросил я.

— Пропасти нет на этого мальчишку, — вмешалась сестра, грозно взглядывая на меня из-за работы:- что за страсть у него к разспросам. Не делай вопросов и не услышишь лжи.

Я подумал, что ответ ея невежлив относительно ея самой, так как намекает повидимому на то, что она солжет мне, если я стану ее о чем-нибудь спрашивать. Но она никогда не была вежлива, если не было гостей.

В эту минуту Джо сильно подстрекнул мое любопытство тем, что старательно разевал рот, ухитряясь придать ему форму какого то слова, которое я принял за «дракон».