В эту минуту Джо сильно подстрекнул мое любопытство тем, что старательно разевал рот, ухитряясь придать ему форму какого то слова, которое я принял за «дракон». Я показал глазами на м-с Джо и выразил ртом: «она». Но Джо не хотел этого допустить и опять разинул рот и что-то им выразил. Но я решительно не понимал, что он хотел сказать.

— М-с Джо, — сказал я, вдруг набравшись храбрости, — я бы желал знать, — если только вы позволите, — откуда это палят пушки?

— Господи помилуй мальчишку! — вскричала сестра, — с понтонов.

— О! — произнес я, глядя на Джо. — Понтоны!

Джо укоризненно кашлянул, точно хотел сказать: «ну, что, ведь я же говорил».

— А что такое понтоны? — спросил я.

— Вот каков этот мальчишка! — вскричала сестра, указывая на меня иголкой с ниткой и качая головой. — Ответьте ему на один вопрос, и он сейчас же задаст вам еще дюжину. — Понтоны — это корабли-тюрьмы, по ту сторону болота.

— Желал бы я знать, кого сажают в корабль-тюрьму и за что туда сажают? — промолвил я, не обращаясь ни к кому в частности и с тихим отчаянием.

Этого уже не могла вынести м-с Джо и немедленно встала.

— Вот что я скажу тебе, молодец, — произнесла она. — Я выкормила тебя «от руки» не затем, чтобы ты отравлял добрым людям жизнь. Я бы заслужила тогда брань, а не похвалу. Людей сажают в тюрьму за то, что они убивают и за то, что они воруют и подделывают бумажки и делают всякия дурныя дела: и всегда они начинают с разспросов. Ну, марш в постель!

Мне никогда не позволяли зажигать свечу, когда я шел спать, и поднимаясь по лестнице в потемках, со звоном в ушах, — оттого, что м-с Джо все время барабанила наперстком по моей голове, когда произносила последния слова, — я с ужасом соображал, что корабль-тюрьма как раз подходящее место для меня. Ясно, как Божий день, что я на дороге, чтобы попасть туда. Я начал с разспросов, а теперь готовился обокрасть м-с Джо…

Если я и забывался сном в эту ночь, то лишь затем. чтобы представить себе, что меня несет сильным весенним приливом прямо на понтон… Мне страшно было спать, хотя и клонило ко сну, так как я знал, что с разсветом я должен обворовать кладовую. Сделать это ночью нельзя было, потому что в те времена не существовало легкаго способа добыть огня спичкой. Мне пришлось бы высекать ого огнивом о кремень, и это произвело бы такой же шум, как цепи на ногах у разбойника.

Как только чуть забрезжил утренний свет за моим оконцем, я встал и спустился по лестнице; каждая ступенька, каждый скрип половицы, вопил мне вслед: «Держите вора»! или: «Проснитесь, м-с Джо!» В кладовой, более обильно снабженной, чем обыкновенно, благодаря празднику, мне некогда было ни выбирать, ни размышлять, ни соображать. Я стащил немного хлеба, кусок сыру, полгоршка рубленаго мяса (и все это завязал в носовой платок вместе со вчерашним ломтем хлеба с маслом), отлил немного водки из каменной бутылки в стеклянную, заранее мною приготовленную, и долил каменную бутылку водою из кружки, стоявшей в кухонном шкапу; кроме всего этого, я захватил еще прекрасный, круглый, твердый пирог из свинины. Я чуть было не ушел без пирога, да не утерпел, чтобы не заглянуть в тщательно прикрытое каменное блюдо, стоявшее в уголку на полке, и, увидав пирог, взял его, надеясь, что он приготовлен в запас, и его не скоро хватятся.

В кухне была дверь, которая вела в кузницу; я отпер и отворил эту дверь и выбрал пилу среди инструментов Джо. После того я запер эту дверь и отворил ту, через которую прошел домой вчера вечером, притворил ее за собой и побежал в окутанное туманом болото.