Поэтому Джо и я, шествующие в церковь, должны были представлять трогательную картину для чувствительных душ. Но то, что я терпел от платья, было ничто сравнительно с тем, что я испытывал в душе. Ужас охватывал меня всякий раз, когда м-с Джо проходила около кладовой, и вместе с тем раскаяние за свой проступок. Под бременем своей преступной тайны, я соображал, достаточно ли могущественна церковь, чтобы защитить меня от мести страшнаго молодого человека, если бы я открыл свою тайну. Я вообразил, что в ту минуту, когда в церкви происходит оглашение о браках и священник произносит слова: «Пусть теперь обявят это!» как раз в ту минуту мне следует встать и просить его, чтобы он поговорил со мною один на один в ризнице. Я далеко не уверен, что не удивил бы нашу немногочисленную паству такой крайней мерою, если бы то было не Рождество, а простой воскресный день.

М-р Уопсль, псаломщик, должен был у нас обедать, а также м-р Гобль, каретник, и м-с Гобль, и дядюшка Пэмбльчук (он был дядею Джо, но м-с Джо присвоила его себе), зажиточный хлебный торговец в ближайшем городке, который приезжал в собственной одноколке. Обед назначен был в половине второго. Когда Джо и я вернулись домой, стол уже был накрыт, м-с Джо принарядилась, обед подан и парадная дверь (которая в обыкновенное время не отпиралась) была открыта для прохода гостей, и все было в полном блеске. А о покраже все еще ни слова.

Я отпирал дверь для гостей- они могли думать, будто у нас в обычае отпирать эту дверь-и сначала впустил м-ра Уопсля, затем м-ра и м-с Гобль и наконец дядюшку Пэмбльчука.

Мы обедали в этих случаях в кухне и только переходили есть орехи, апельсины и яблоки в приемную; и это было такою же переменою, как и смена будничнаго платья на праздничное.

— Не хотите ли водочки, дядюшка? — предложила сестра.

Создатель! вот оно наконец! Он найдет, что водка разбавлена водой и скажет об этом, — и я погиб! Я крепко ухватился обеими руками за ножку стола под скатертью и ждал беды.

Сестра пошла за глиняной бутылкой, вернулась с нею и налила одну рюмку: никто, кроме дяди, не пил водки. Несносный человек играл рюмкой — взял ее, поднял на светь и снова поставил, продолжая этим мои мучения. Все это время м-с Джо и Джо торопливо убирали со стола, расчищая место для пирога и пуддинга.

Я не спускал глаз с Пэмбльчука. Крепко держась руками и ногами за ножку стола, я видел, как негодный человек игриво взял рюмку в руки, улыбнулся, запрокинул голову назад и выпил водку. В ту же минуту компания была невыразимо поражена тем, что он вскочил на ноги, покружился несколько раз на месте, судорожно кашляя, и выбежал за дверь: и в окно видно было, как он плюет изо всей силы с безобразными гримасами, точно сошел с ума.

Я крепко держался за стол, между тем как м-с Джо и Джо побежали за ним. Я не знал, как это случилось, но не сомневался в том, что я причинил ему смерть. В моем бедственном положении было уже облегчением видеть, что он жив; его привели назад, и он, оглядев присутствующих такими глазами, как будто вее они спорили с нпм, опустился в кресло с знаменательным возгласом: «Деготь!» Значит, я долил бутылку с водкой из кружки с дегтярной водой.