Джо осмотрел и обявил, что для починки их надо затопить кузницу и проработать не менее двух часов.

— Неужто? так не примитесь ли вы немедленно за работу кузнец, — сказал прямодушный сержант, — так как этого требует служба королю. И если мои люди могут вам пригодиться, то они вам помогут.

— А что, сержант, опять каторжники? — спросил м-р Уопсль.

— Ай! — отвечал сержант, — целых двое. Они спрятались в болоте. Не видал ли кто из вас этой дичи?

Все, кроме меня, отвечали «нет» с уверенностью. Обо мне никто не подумал.

— Ладно! — сказал сержант, — мы их поймаем скорее, чем они думают. Ну, кузнец, если вы готовы, то его величество король вас ждет.

Когда работа Джо была окончена, он, собравшись с духом, предложил, чтобы кто-нибудь из нас пошел вместе с солдатами поглядеть, чем кончится охота за беглецами. М-р Пэмбльчук и м-р Гобл отказались, ссылаясь на то, что им приятнее курить трубку и пользоваться обществом дам; но м-р Уопсль сказал, что пойдет вместе с Джо, если тот этого хочет. Джо отвечал, что ему очень приятно и что он возьмет и меня с собой, если м-с Джо позволит. М-с Джо наверное не позволила бы, если бы ее не разбирало любопытство узнать, чем кончится дело. Поэтому она заявила только:

— Если мне принесут мальчишку обратно с головой, пробитой ружейной пулей, то не надейтесь на то, что я починю ему голову.

Сержант вежливо простился с дамами, солдаты вздели ружья на плечо и двинулись в путь. М-ру Уопслю, Джо и мне строго приказано было держаться позади солдат и ни слова не говорить, когда мы дойдем до болота. Мы вышли на свежий воздух и уже пустились в путь, когда я изменнически шепнул Джо:

— Я надеюсь, что мы их не найдем.

И Джо шепнул мне в ответ:

— Я бы дал шиллинг, чтобы и след их простыл, Пип.

По дороге к старой батарее все вдруг остановились.

Сквозь дождь и ветер до нас донесся громкий вопль. Он повторился. И солдаты побежали быстрее прежняго, а мы за ними. Пробежав некоторое разстояние, мы услышали голос, кричавший: «Караул!» и другой голос: «Каторжный! Беглые! Караул! Сюда, сюда, здесь беглые каторжники!» Затем оба голоса на время замолкли точно в борьбе, а потом снова раздался крик.

Сержант первый добежал до места, откуда доносились голоса:

— Здесь оба беглые! — закричал он, спускаясь на дно оврага. — Сдавайтесь, канальи!

Слышен был плеск воды, и грязь разлеталась во все стороны; слышались ругательства и кому-то наносились удары; несколько солдат спустились в овраг на помощь сержанту и вытащили из оврага моего знакомаго каторжника и еще другого. Оба были окровавлены и с трудом дышали, ругаясь и отбиваясь; но, конечно, я немедленно узнал обоих.

— Попомните, — сказал мой каторжник, обтирая кровь с лица разорванным рукавом и отряхая от рук вырванные у противника волосы, — я взял его! Я предал его в ваши руки! Помните это!

— Нечего этим хвалиться, — отвечал сержант:- пользы от этого тебе будет мало, потому сам ты беглый! Подайте наручни.

— Я и не жду никакой для себя пользы, — сказал мой каторжник с злобным смехом. — Я взял его. Он это знает. Этого с меня довольно.

Другой каторжник был бледен, как смерть и, кроме стараго синяка на левой щеке, казался весь избит и обтрепан. Он не в силах был проговорить ни слова, пока их не заковали в цепи, каждаго порознь; но прислонился к одному из солдат, чтобы не упасть.

— Заметьте, стража, он хотел меня убить, — было его первым словом.

— Хотел его убить? — с пренебрежением сказал мой каторжник. — Хотел и не убил? Я схватил его и предал в ваши руки: вот что я сделал.