Чарльз Диккенс. Блюмсберийские крестины
Мистер Никодимус Домпс, или, как именовали его знакомые, "длинный Домпс", был холостяк, шести футов росту, пятидесяти лет от роду, сердитый, с наружностью мертвеца, злонравный и черезчур странный. Он тогда только и был доволен, когда другим казался жалок, и всегда был жалок, когда имел причину быть довольным. Единственное и самое действительное удовольствие в его существовании состояло в том, чтоб делать огорчения ближнему; можно сказать, что он тогда только и наслаждался жизнью. Он крайне сокрушался тем, что получал из банка пятьсот фунтов в год и нанимал "первый этаж с мебелью", в Пентонвилле, избрав его потому, что из окон представлялся печальный вид соседнего кладбища. Он знаком был с каждым надгробным камнем, и похоронная служба, по видимому, рождала в нем сильную симпатичность. Друзья мистера Домпса говорили, что он угрюм, а сам мистер Домпс утверждал, что он чрезвычайно нервен; первые считали его за счастливца, а он возражал и говорил, что он - "несчастнейший человек в мире". При всем его действительном спокойствии и при всех воображаемых огорчениях, нельзя, однако же, допустить, чтобы сердце его было совершенно чуждо более нежным чувствам. Он, например, чтил память знаменитого игрока Гойла, потому что сам был удивительный и невозмутимый игрок в вист и в душе хохотал иногда над беспокойным и нетерпеливым противником. Мастер Домпс ненавидел более всего другого детей. Впрочем, очень трудно определить, что именно мистер Домпс ненавидел в особенности, потому что ему не правилось все вообще; в этом отношении можно сказать только одно, что величайшее его негодование распространялось на кэбы, на старух, на двери, которые неплотно затворялись, на музыкальных аматёров и дилижансных кондукторов. Мистер Домпс записался в Общество Прекращения Порока, для того только, чтоб иметь наслаждение полагать пределы самым невинным удовольствиям.
Мистер Домпс имел племянника, недавно женившагося, который в известной степени был фаворитом своего дядюшки, потому что служил отличным субъектом к развитию эксцентрических способностей мистера Домпса. Мистер Чарльз Киттербел был маленького роста, худощав, с огромной головой, с широким и добродушным лицом, так что походил на изсохшего великана, у которого лицо и голова сохранили прежние свои размеры. Устройство глаз его было довольно странное: кому приходилось разговаривать с ним, тому весьма трудно было определить, куда именно направлялось его зрение. Кажется, что глаза его устремлены на стену, а он между тем смотрит на вас, как говорятся, выпуча глаза; уловить его взгляд не было никакой возможности; впрочем, надобно приписать особенной благости Провидения, что подобные взгляды бывают неуловимы. В добавок ж этой характеристике можно присовокупить еще, что мистер Киттербел был одною из самых легковерных и тщеславных маленьких особ, какие когда либо жили на Россель-сквере, в улице Грэт-Россель. (Дядя Домпс терпеть не мог Россель-сквера, и если случалось ему упоминат о нем, то он употреблял для этого выражение "Тотенгам-корт-роад".) .
- Нет, дядюшка, клянусь жизнью, вы должны, непременно должны дать обещание быть крестным отцом, сказал мистер Киттербел, разговаривая, в одно прекрасное утро, с своим почтенным дядюшкой.
- Не могу, решительно не могу, возразил Домпс.
- Скажите, почему? Джемима сочтет это за пренебрежение с вашей стороны. Поверьте, вам не будет никаких хлопот.
- Что касается до хлопот, сказал человек, постоянно жалующийся на свое несчастное существование: - то я не обращаю на них внимания; но ты знаешь, в каком положения будут мои нервы: я решительно не вынесу этого. Ты знаешь также, что я никуда не выезжаю.... Ради Бога, Чарльз, оставь ты стул в покое! ты просто с ума сводишь меня.
Мистер Киттербел, вовсе не обращая внимания на нервы своего дядя, занимался описыванием круга на полу ножкой конторской табуретки, на которой он сидел, в то время, как прочия три ножки были подняты на воздух, и сам он крепко держался за конторку. |
