Она положила на стол сверток с едой, поставила бутыль вина.

— Тебя наверняка редко навещают.

Кумий тоскливо улыбнулся. Почему-то был не рад ее приходу. Даже возможности нормально поесть — тоже не рад. А уж Гимпа он и вовсе не хотел видеть. К гениям Кумий испытывал странную ревность. Подумаешь, бывший гений! Разве это что-то доказывает?

— Я принесла вино с пряностями. У тебя есть чаши? — Ариетта принялась распоряжаться сама, видя, что Кумий сидит, не двигаясь, и глядит в одну точку.

— Напьемся? — предложил Гимп. — Уж больно тошно.

— Это точно, — подтвердил Кумий. Он пил и ел, а тошнотворное чувство не убывало, а росло.

— Пытался придумать анекдот про Бенита, но ничего не получается. А у тебя?

— Я придумал библион. Это получше анекдота.

— В последнее время библионы походят на анекдоты, — заметила Ариетта.

— Зачем мы пишем книги? — спросил вдруг Кумий.

— «Помни о смерти, единственное, что вырвет тебя из ее власти, это твои стихи, все остальное, хрупкое и тленное, исчезает и гибнет, как сами люди» [89], — отвечала Ариетта словами Плиния.

— Книги тоже смертны, — вздохнул Кумий. — Как та, о которой я узнал сегодня. А мне так хотелось прочесть историю бродячего философа, распятого на кресте.

— О чем ты? — встревожился гений.

— Я прочел рассказ, как была написана книга. А самой книги, увы, нет. Такое бывает?

— Дай сюда! — закричал Гимп и вырвал рукопись из рук Кумия.

Перелистнул страницы. «Серторий"… «Береника"… Едва Гимп прочел эти имена, как волосы у него зашевелились. Неужели опять? Неужели напрасно он тысячу лет назад расправился с этими бунтарями?.. В ярости он принялся мять и рвать страницы.

— Что ты делаешь? — закричал Кумий и попытался отнять рукопись, но Гимп оттолкнул его, и поэт свалился на пол между ложем и столом. Попытался встать, но так неловко упал, что не мог повернуться и барахтался на полу, кляня гения.

Ариетту эту возня забавляла, и она рассмеялась. А Гимп уже щелкал зажигалкой.

Беспомощный, Кумий смотрел, как горит рукопись. Гимп тоже смотрел, как пляшут язычки пламени. И лишь когда только черный комок остался от белых страниц, перевел дух.

— Гений этой книги оказался необыкновенно силен. Просто фантастически! Едва явившись, он чуть не убил меня, — пояснил Гимп и, обессиленный, опустился на ложе. Он как будто и не замечал, что Кумий пытается подняться. — Я должен был его уничтожить. Или он бы уничтожил меня. И Империю вместе со мною.

— Гений книги? — переспросил Кумий, наконец выбираясь из нелепой ловушки. — У книг есть гении? — Сердце его заколотилось в горле — то ли от страха, то ли от восторга.

— Ну да. А разве ты не знаешь, что едва начинаешь писать книгу, как у нее появляется гений. И умирает он либо вместе с рукописью, если книга не издана, либо вместе с последним экземпляром. Память о книге, как память о человеке, не продлевает гению жизнь. Лишь графоманские сочинения не осенены гением.

— Значит, и мои книги…— задохнувшись от внезапного открытия, начал было Кумий.

— Нет, — оборвал его Гимп. — Теперь нет. Так было. Совсем недавно. А теперь — нет. Ныне гении больше не рождаются. Они только умирают.

— Что ж это такое! — воскликнул Кумий и почувствовал, что на глаза против воли сами наворачиваются слезы.