|
– Один хороший парень, но крайне нестойкий по отношению к женщинам. – Люс хохотнул: – Он собирал коллекции женщин по всему миру... Ах как светло в палате, глаза шахты широко раскрыты, в них гнев и бессилие! «Ну говори! Скажи мне то, что ты должна сказать! Кто запретил тебе говорить о нем? Кто?!» Темнота. Тишина. Капли пота на лбу и висках. – Простите, но я не знаю Ганса... «Есть много методов, – подумал Люс. – И Брехта, и Феллини, и Станиславского, и Годара, и Уолтер Брайтона... Хотя нет, у него способ, а не метод. Или наоборот... И потом, он не режиссер, а физик... Очень славный человек... При чем здесь способ? Ах да, вспомнил... Ну ка давай, Люс, выбирай точный метод – только единственный метод поможет тебе в работе с этой актрисой. Одних надо злить, с другими быть нежными, третьих брать интеллектом, четвертые – обезьянки, им надо показывать и следить за тем, чтобы они тебя верно скопировали. Но это самое скучное. Лучше всего, если актриса или актер поймет тебя. Тогда забудь горе: у тебя появилось твое второе „я“, ты стал сильным, все то, над чем ты работал долгие месяцы, сделалось сутью актера, его жизнью. Облако Уолтер Брайтона – как я сначала не обратил на это внимания, а?! То радиоактивное облако, за которым он наблюдал. Которое унесло семь жизней. И унесет еще двести – триста. Как мне трудно было связывать облако с радиоактивными частицами после взрыва новой бомбы, полет Ганса в Гонконг, тошноту „беременной“ Исии и слова доктора из британской колонии, который так смеялся над версией „беременности“: „Она ведь родилась в Хиросиме через десять дней после атомного взрыва!“ А после водородного взрыва она сидела в том городе, над которым прошло новое радиоактивное облако... Это не моя работа – заниматься сцепленностью фактов, моя работа – это взаимосвязанность характеров... Впрочем, сейчас вроде бы я на пороге этой работы. Люс, не ошибись!» – Вы настаиваете на этом утверждении? Вы не знаете Ганса Дорнброка? – Не знаю. «Как меня тогда стегал Берг? „Вы лжете! Порошок с ядом был в вашей спальне... Такой же, каким отравился Ганс“. „Лгали“, а не „врали“. Спокойствие слова – свидетельство силы». – Зачем вы лжете, Исии сан? Женщина, не открывая глаз, повторила! – Я не знаю Ганса... – Шинагава сан... Это имя вам знакомо? – Да. – Это ваш продюсер? – Да. – Он мне рассказал о том, как вы гадали Гансу... Снова свет в палате. Быстрый, отчаянный, страшный... – Я многим гадала. Я не знаю имен тех, кому я гадала. – Надеюсь, имена людей, которые снимали для вас особняки, вы помните? Может быть, вы вспомните, кто снимал вам особняк на Орчард роуд? И женщина заплакала. «Она плохо плачет, – подумал Люс, откинувшись на спинку белого стула. – Она играет эти слезы. Она не играла, лишь когда я назвал Ганса негодяем, который коллекционирует женщин. Почему она играет так фальшиво? Хотя это понятно – у нее были не те режиссеры...» – Итак, вы знаете Ганса? Она прошептала: – Да. – Почему вы лгали? – Я боюсь его мести... Я боюсь, что он будет мстить мне... – Мертвые не мстят... Женщина вскинулась с кровати. Ослепительный свет в палате, глаза режет – как светло сейчас здесь! – Кто мертв? Кто?! «Она ничего не знает... Сейчас я мог проиграть. Как страшно я думаю – „мог проиграть“. |
