|
.» Я и вытаскивал, вилкой… Артюр Бастьен… Он делался весь черный… Этот, он втягивает язык… он его не высовывает, внутрь убирает. – Я вас сейчас тоже уберу! Заткнитесь сейчас же, Ламбеллюш! Не морочьте мне голову своей эпилепсией! Убирайтесь! Наберите-ка мне ведро воды! кружку! Сейчас я вам его приведу в чувство, этого пройдоху! Я вас сейчас научу этим хитростям! Бегом! Ну! Ламбеллюш вернулся с полным ведром. Сказано – сделано. Несколько кружек воды в лицо. Это привело его в чувство! Еще круж-ка! Это заставило его сесть! сразу же, с открытым ртом! Он уже не мог кричать. Его глаза округ-лились. Он съежился от страха. Он дрожал, холодная вода струйками стекала по лицу и одежде. Он смог что-то простонать… Похоже он звал свою мать. – Мам-ма… ма… ма… ма… Из фиолетового он сделался желтым, потом зеленым – до кончиков ушей. Он смотрел на нас… но он нас не видел… Он снова принялся нести какой-то бред: – Да… дай… мне… моро… женого. Он притворялся ребенком, этот кретин. Вот что он просил: мороженого… – Мама… ма… ма… моро… женое… – Я тебе сейчас дам мороженого! Мейо! Кувшин! Дайте мне кувшин! Полный кувшин прямо в рожу!.. с размаха… Брызги во все стороны!.. – Ма… ма! Ма… ма! – вопит он. – Ма… ма… Map… га… ритка… Это уже что-то новенькое. Мейо подскакивает, он не может утерпеть, он вне себя от радо-сти, внезапно он принимается бить чечетку, он словно обезумел… – Пароль! – в восторге кричит он! – Пароль! – Что пароль? – Пароль! – Вот это? – Пароль. Пароль! Это он! – Пароль? Ранкотт не согласен. «Маргаритка» для него ничего не значит. – Мейо, вы пьяны! Замолчите! Это ничего не значит, «Маргаритка»! Не было такой битвы, «Маргаритка»! Я-то не пьян, бригадир! А вы совсем окосели! Вы несете чепуху! Вы что, сейчас, издеваетесь надо мной? Что вы выдумываете? Дневальный не унимался, приступ продолжался, он подпрыгивал, как лягушка, выпитая дешевая бормотуха подступала ему к горлу, он булькал и рыгал пеной… и еще какой-то мерзо-стью… «Маргаритка»… продолжал настойчиво повторять он… – Маргаритка!.. – стонал он. Это способствовало возобновлению дискуссии о том, действительно ли «Маргаритка» – это пароль. Это он? Или это что-то другое? Они никак не могли решить… Ранкотт стоял на своем… «Маргаритка», такого не могло быть… Точно так же, как «Нарцисс»… Это было еще одно вранье… пьяный бред… – А! Вы просто морочите мне голову! А! Ну, везуха! Ничего другого вы не придумали? Тем не менее все остальные упорствовали, они стояли на своем, утверждая, что это был именно их пароль: «Маргаритка». – Да еще и имя шлюхи! Они думают только о задницах, эти проходимцы! И это называет-ся служба? «Маргаритка» явно не устраивала Ранкотта в качестве пароля, так же, как и «Нарцисс»… В углу дневальный снова принимался за свое, он опять начинал стонать, судорожно цеп-ляться за все, что попадалось под руку, исходя слюной, заливая все вокруг своей блевотиной. Ламбеллюш не отходил от него, сидел, склонившись над его головой. – Эпилепсия! ребята! – неожиданно прыскает он со смеху, – эпилепсия! Так и есть! Он его кусает! Действительно, это так и было, он его кусал! и довольно сильно… его зубы так сильно вонзились в язык, что он уже был похож на фарш! кровь текла ручьем… Нужно было ему его вытащить. |
