|
— Эта музыка всегда так играет? — спросил он. — Или музыка, или разговоры, — ответила она. — Чего ты дожидаешься? Пойди и разбуди его. — Он не велел. У него плохо с желудком. Комната опять задрожала, а музыка продолжала завывать сквозь стенку. — Это у него всегда бывает после обеда. Пойди и разбуди его. — Но ведь сегодня воскресенье. — Давай поторапливайся, — сказал он мрачно и угрожающе. Она хлопнула дверью так, что отлетел кусочек штукатурки. В подвале, как раз под его ногами, кто-то двигал мебель. «Супруга», — подумал он. Загудел паровоз, и густое облако дыма расстелилось по улице. Над его головой послышался голос Друитта — звук в этом доме распространялся повсюду. Затем раздались шаги над потолком и по лестнице. Когда дверь отворилась, на лице Друитта уже была улыбка. — Что привело сюда нашего юного кавалера? — Просто хотел повидать вас, — ответил Малыш, — узнать, как вы поживаете. — Приступ боли согнал улыбку с лица Друитта. — Вам надо быть осторожнее с едой, — посоветовал Малыш. — Ничего не помогает, — пожаловался Друитт. — Слишком много пьете. — Ешь, пей, ибо завтра... — Друитт схватился за живот рукой. — У вас что, язва? — спросил Малыш. — Нет, нет, ничего похожего. — Вам нужно сделать рентгеновский снимок. — Не верю я в нож, — быстро и с раздражением возразил Друитт, как будто ему постоянно предлагали это, и он всегда должен был держать ответ наготове. — Эта музыка никогда не прекращается? — Когда она мне надоедает, — пояснил Друитт, — я стучу в стенку. Он взял со стола пресс-папье и дважды стукнул по стене; музыка перешла в вибрирующий вой и смолкла. Они услышали, как за полками заметался сосед. — Кто там? Крысы? — процитировал Друитт. Дом затрясся — мимо тащился тяжелый поезд. — Полоний; — объяснил Друитт. — Полония? Какая еще Полония? — Нет, нет, — ответил Друитт, — я имел в виду этого мерзкого назойливого дурака. В «Гамлете». — Послушайте, — нетерпеливо спросил Малыш, — не вертелась ли тут одна женщина, не выпытывала ли чего? — Что выпытывала? — О Спайсере. — А люди уже выпытывают? — спросил Друитт; он совсем ослаб от отчаяния. Он быстро сел и скорчился от боли. — Этого я и боялся. — Ни к чему трусить, — возразил Малыш. — Никто ничего не может доказать. Придерживайтесь того, что говорили. — Он сел напротив Друитта и стал смотреть на него с угрюмым презрением. — Вы ведь не хотите погубить себя? — добавил он. Друитт быстро поднял глаза. — Погубить? — спросил он. — Я уже погиб. — Он затрясся в своем кресле в такт проезжающему паровозу; внизу, в подвале, под его ногами кто-то хлопнул дверью. — Ага, старая кротиха, — проговорил Друитт. — Это супруга... Вы ведь никогда не встречали мою супругу? — Видел я ее, — ответил Малыш. — Двадцать пять лет. А теперь вот это. — Дым за окном опускался, как штора. — Вам не приходило в голову, — продолжал Друитт, — что вы счастливчик? Самое худшее, что вам грозит — это виселица. |
