|
Она ведь не знает, куда я девался. Я вернусь через минуту. — Через минуту мы кончим разговор, — сказал Малыш. — Мы требуем только то, что нам положено. Двадцать фунтов. — У меня дома нет денег. Честно. — Ну так пеняй на себя. Малыш сорвал перчатку с правой руки. — Это правда, Пинки. Я вчера все отдал Коллеони. — Господи Иисусе! А при чем тут Коллеони? Бруер торопливо и с отчаянием продолжал, прислушиваясь к кашлю, доносившемуся сверху: — Ну, посуди сам. Пинки, не могу же я платить вам обоим. Меня бы порезали, если бы я не заплатил Коллеони. — Он в Брайтоне? — Остановился в «Космополитене». — А Тейт... Тейт тоже уплатил Коллеони? — Конечно, Пинки. У Коллеони дело поставлено на широкую ногу. На широкую ногу... Это звучало как обвинение, как напоминание о медной кровати в пансионе Билли, о крошках на матрасе. — Ты что, думаешь, я конченый человек? — спросил Малыш. — Послушай моего совета, Пинки, объединись с Коллеони. Вдруг Малыш взмахнул рукой и полоснул лезвием бритвы, спрятанным у него под ногтем, по щеке Бруера. Хлынула кровь. — Не надо, — крикнул Бруер, — не надо! — Он попятился к буфету, уронив коробку с печеньем. — У меня есть защитники. Поосторожнее. У меня есть защитники. Дэллоу опять налил виски Бруера себе в стакан. — Посмотри-ка на него, — сказал Малыш, указывая на Бруера. — У него есть защитники. Дэллоу плеснул в стакан содовой воды. — Может, хочешь еще? — спросил Малыш. — Это я только показал тебе, кто тебя защищает. — Я не могу платить вам обоим, Пинки. Ради бога, отступись. — Мы пришли за двадцатью фунтами, Бруер. — Коллеони выпустит из меня кровь, Пинки. — Можешь не беспокоиться. Мы защитим тебя. «Кхе, кхе, кхе», — продолжала кашлять женщина наверху, а потом послышался тихий плач, как будто во сне хныкал ребенок. — Она зовет меня, — сказал Бруер. — Двадцать фунтов. — Я не держу здесь деньги. Пусти меня, я схожу, принесу. — Иди с ним, Дэллоу, — сказал Малыш. — Я подожду здесь. Он сел на резной стул с прямой спинкой, какие бывают в столовых, и устремил взгляд на глухую улицу, на урны для мусора, стоявшие вдоль тротуаров, на широкую тень от железнодорожного моста. Он сидел совершенно спокойно, и по его серым, совсем стариковским глазам нельзя было прочесть того, что он чувствовал. Поставлено широко... У Коллеони дело поставлено широко... Он знал, что никому в банде не мог доверять... кроме, пожалуй, Дэллоу. Это неважно. Никогда не ошибешься, если никому не будешь доверять. С урны для мусора на панель осторожно спустилась кошка: вдруг она остановилась, попятилась назад, и в полутьме ее агатовые глаза уставились на Малыша. Малыш и кошка, не шевелясь, глядели друг на друга, пока не вернулся Дэллоу. — Деньги у меня, Пинки, — сказал Дэллоу. Малыш повернул к нему голову и улыбнулся; вдруг лицо его сморщилось, и он два раза громко чихнул. Кашель наверху замер. — Долго он будет помнить наше посещение, — сказал Дэллоу и добавил с тревогой: — Тебе надо выпить виски, Пинки. Ты простудился. — Ничего со мной не будет. |
