Мы возились со скворечником, и тут подошёл к нам сосед. Посмотрел и говорит:

— Не будут у вас жить скворцы…

— Это ж почему? — вскинулась Мамка Старая.

— А потому: доски у вас гладкие. Скворец залезет внутрь, а обратно будет скользить коготками, а ему цепляться нужно. Потом, скворечник проконопатить надо, чтобы в нём темно было.

— Да. — растерялась Мамка Старая. — А я думала, как красивше.

— Не расстраивайся. Я сейчас свой принесу — у меня их штук пять понаделано. Поставим твой и мой. Посмотрим, где заживут скворцы.

Поставили два скворечника. Фугованный подняли над крышей, а соседский воткнули в угол огорода. Только закончили работу, как налетели всем кагалом воробьи (откуда только взялись!) и давай драться за комфортабельное жильё.

— Пускай воюют, — усмехнулся сосед. — Скворец, если выберет себе скворечник, живо их оттуда повышвыривает.

Прилёт скворцов я проглядел. Иду из школы и вижу, что вокруг соседского скворечника бушует птичья драка. Летит мусор из домика, летят в разные стороны взъерошенные от полученной взбучки воробьи. Скворец выпрыгнул из лаза на приступку, выбросил из клюва последний кусочек ваты, принесённый воробьями, огляделся, поднял голову и запел. Он выщелкивал один звук за другим, выводил трели и рулады и, наверное, изнемог бы в своём усердии, но прилетела его верная подруга, скворчиха.

Они разом взметнулись в воздух, исчезли, но уже через минуту явились назад с какими-то веточками в клюве. Скворцы приняли скворечник и начали вить гнездо.

А наш, поблескивающий гладкими боками, скворечник, который мы сделали с Мамкой Старой, надолго остался стоять пустым. Даже воробьи в нём не поселились, хотя он был красив, как настоящий птичий дворец.

Однажды Мамка Старая принесла что-то в вязаном платке и, улыбаясь, спросила:

— Вот, всё у нас в доме есть: и кровать с панцирной сеткой, и стол, и табуретки, а чего нет?..

Мы стали гадать, чего не хватает в землянке для полной меблировки. Гадали, пока Мамка Старая не развернула платок и не поставила на пол крохотного котёнка. Он был ещё так мал, что покачивался на своих кривоватых лапках, а его глаза не приобрели определённого цвета.

— Рыжик!.. — восторженно завопил я.

Рыжик прижился в землянке, освоил все тёплые и светлые места, в первую очередь, печку, учил со мной уроки, спал у меня под боком.

Минула зима. Летом Рыжик освоил окрестности вокруг землянки, даже гонялся за соседскими цыплятами, а к следующей зиме заматерел, превратившись обличьем и повадками в настоящего хищника.

Начались позёмки, дверь в сенях стали прикрывать, и Рыжик заимел привычку стучать лапой в окно, благо, что оно находилось на уровне земли. Глубокая ночь, все спят и тут в окно стук: «Открывайте, хозяин пришёл!». С руганью его запускали в землянку, он начинал в потёмках проверять чугунки и кастрюли.

— Ах, язви твою душу! — ругалась Мамка Старая и, схватив полотенце, загоняла кота под кровать.

Озлились на Рыжика, перестали его пускать ночью в дом, пускай, дескать, замерзнёт. Ушёл Рыжик, бродил где-то неделю, явился с отмороженными ушами и хвостом. На следующую зиму походы Рыжика по ночной военной тропе возобновились. Правда, стучать в окно он перестал, но являлся какой-то засаленный, ну, настоящий бомж. Где он по ночам отирался, мы не знали, да и мест для выживания в Копае не было — ни котельной, ни теплосетей.

Выяснилось всё как-то утром. Мама стала открывать печную трубу, а она у нас закрывалась вьюшкой. Словом, открыла конфорку, а оттуда, из печной трубы чудо-юдо перемазанное — Рыжик.