Мужикам бороться с этим бедствием было проще: всегда можно побриться наголо, под «Котовского». К слову вспомнить, я, шестилетним, с изумлением наблюдал, как мой дед Карп Полотнянко парится в русской печи. Делалось это следующим образом: русскую печь протапливали, затем выгребали золу, выметали пыль, застилали соломой, и банный полок был готов. После «бани» окунались и мылись в бочке.

А вот как мыли меня, не помню, но в печь, наверное, мальцов не сажали.

В Копае слышно всё насквозь. Наши соседи Кузнецовы утро почти всегда начинали с ругани. Тема всегда была одной и той же — кто ночью стащил из чугунка мясо и съел его тайком? Ругаются все, кроме глухонемого молодого мужика Сашки. Это был здоровый амбал, который с утра всегда бросал вверх на вытянутую руку двухпудовую гирю, затем брился, умывался и шёл на работу. Сашка был копайским франтом. Собирался на гулянку он тщательно. Долго и старательно гладил костюм, даже носки. Потом одевался и начинал чистить хромовые сапоги. Да как чистил! Щётка так и мелькала, а Сашка входил в азарт и уже чистил не только хромачи, но уже и брюки сапожной щёткой. Поэтому обувь, штаны и пиджачные рукава у него всегда блестели.

Старая Кузнечиха была склочной бабой, с ней опасались связываться, но она получала отместку другим путём: то к ней под окно дохлую кошку бросят, то дымовую трубу забьют, то телегу на крышу землянки заволокут и подожгут. Телега горела так сильно, что пожарные с завода примчались, весь Копай переполошили.

С другой стороны от нас жила Варвара Степановна с дочерью и зятем, тем самым, что возил меня в лес на заготовку, сгоряча пообещал подарить мне за это шёлковую рубашку, но так и не подарил, пожалел, а когда бывал пьяненьким сам заводил об этом разговор, порывался идти за рубашкой домой, наконец, уходил, но не возвращался. Варвара Степановна болела желудком и, когда я только приехал, ходила за мной с кружкой, чтобы я в неё посикал. Мочу она пила, не знаю помогало ли это ей, во всяком случае в момент нашего отъезда из Копая в 1958 году она была жива.

Интересная семейка жила у нас на задах: полуслепая мать со слепой дочерью. Они промышляли изготовлением браги. Проезжающие по тракту шофёры знали об этом, и возле их землянки всегда стояли машины, а пьяные шофёры валялись, как разбросанные по лужайке снопы. Этот пир горой закончился в один день: слепые подложили под дно бочонка самосад или сыпанули его в бражку, но очередная ватага шофёров упилась до полусмерти. Они обрыгали все свои машины, всю траву и кусты, все заборы. Очухавшись, но терзаемые головной болью и злобой, они обмотали землянку тросом, подцепили его к машине и снесли напрочь, предварительно выбросив из неё слепых брагоделов. Копайские бабы были очень довольны этой расправой.

Землянки нужно строить на сухом или достаточно высоком месте, которое не подтапливается весной или во время дождей. Об этом, видимо, не подумали соседи напротив, и весной 1954 года их землянку вешней водой смыло — как корова языком слизала. Осталась яма, да куча кирпичей от печки.

Дед Корпачёв, или по-уличному Корпач, это учёл и построил свой насыпной домишко на высоком фундаменте. Весной его двор тонул в воде, а дед делал переходы из навоза через громадную лужу, которая не высыхала всё лето. Сама Корпачиха болела ревматизмом, и корову доил дед Корпач. Прогонят стадо, я беру банку и иду к нему во двор.