|
Однако не сказали и "нет", а просто замерли неподвижно, как на картине. Тогда Терлинк словно подводя черту, выдохнул: - Ладно. Затем лениво поднялся и взял со стола свою выдровую шапку: - Доброй ночи. По лестнице он спустился так же медленно, как поднимался, и на первом этаже остановился у дверей зала. Там теперь ждали всего три человека, недостаточно важных, чтобы их пустили наверх, но тем не менее желавших знать. Терлинк не стал задерживаться и прервал движение лишь в подворотне, на расстоянии меньше метра от двух мужчин, по-прежнему затаившихся в темноте. Он нарочно вновь раскурил сигару, хотя она вовсе не потухала, и бросил: - Доброй ночи, Леонард. До завтра, господин Кемпенар. Он узнал секретаря городского совета. Хлопья снега стали плотней и падали медленней. На площади часы ратуши показывали десять вечера. В "Старой каланче" погасли все лампы, кроме одной, а это означало, что посетителей больше нет и Кес снимает кассу или взгромождает стулья на столы. Люди, уснувшие во всех домах города и низких строениях окрестных деревень, еще не знали, но узнают поутру, что Йорис Терлинк только что одержал самую большую свою победу. Истекший день оказался еще более важным, чем тот, когда он занял место Леонарда ван Хамме. Как повернулись бы события, если бы он не пошел в собрание, не распахнул дверь на второй этаж и не сел среди членов комитета? Йорис повернул ключ в замке, оббил обувь о порог, повесил шубу на вешалку. Войдя в спальню, отчетливо увидел, что жена смотрит на него, следя за выражением его лица одним глазом, потому что другим уткнулась в подушку. Она вздохнула. И опять он разделся и лег, не сказав ей ни слова. Потом, очутившись в темноте, попытался припомнить свою фразу о витрине и этикетках: он был доволен ею. Удивительно было одно - ему не удавалось представить себе лицо Лины ван Хамме, хоть он не раз встречал ее. - Скажите, господин Кемпенар... По утрам Кемпенар выглядел опухшим, и во всем его облике было что-то ущербное. Он наверняка плохо спал, вскакивал в последнюю минуту, не давая себе труда умыться, и одевался наспех в слишком холодной комнате. В ратушу он приходил с набрякшими веками, розовыми пятнами на бледном лице и криво завязанным галстуком. - Вы прекрасно поступили, морально поддержав Леонарда ван Хамме. Он очень в этом нуждался, не правда ли? - Клянусь вам, баас... - В чем, господин Кемпенар? - Что я сделал это не нарочно. Я пошел в собрание, как все. Собирался вернуться пораньше, потому что у моей жены снова боли в животе. Господин ван Хамме стоял у ворот. Я работал с ним в бытность его бургомистром. Он мне и говорит: "Хюберт, не будете ли добры побыть минутку со мной? " Продолжая говорить, Кемпенар тем не менее заметил, что Йорис Терлинк выглядит более усталым, чем обычно. День был ледяной. Снежные вихри мягко бились в окно, и площадь была вся белая, кроме тех мест, где проезжали телеги, оставляя после себя следы, похожие на черные рельсы. - Скажите, господин Кемпенар, как друг Леонарда ван Хамме... - Я не решился бы утверждать, что я его друг. Терлинк через плечо секретаря смотрит на Ван де Влита, застывшего в своей золоченой раме. - Вы ведь казначей его певческого общества, не правда ли? - Я музыкант и... - Впрочем, это не важно!. |
